Георг Борн - Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1
— Человеческое сердце любит только один раз в жизни, а то, что оно после чувствует, ничто иное, как обман наших возбужденных нервов.
— Да, Франциско, ты сказал правду, — прошептала королева. — Человеческое сердце один раз только любит истинно и пламенно, и никогда оно не может забыть этой любви. Ты был моей первой любовью, и до сих пор душа моя тоскует по тебе! Годы любви прошли, Энрика встала между нами — мы стали встречаться с холодной вежливостью. Мы стали встречаться как чужие и говорить друг другу льстивые слова. Тебе это было легко, Франциско, тебе ничего не стоило подходить ко мне с придворно-вежливой холодностью. Да, твоя первая любовь принадлежит другой. Видел ли ты Энрику? Нашел ли ее после того, как она удалилась из дома, указанного мне монахиней? Некоторые из донов, приглашенных к завтрашнему празднику, уже прибыли. Неужели ты не явишься, Франциско Серрано? Неужели предпочтешь отговориться нездоровьем? Без тебя праздник не будет праздником. И ничего у меня нет в знак памяти от тебя, никакого изображения, ничего, кроме постоянных воспоминаний о тебе.
В это мгновение Изабелле послышались шаги. Она встала и стала прислушиваться, ею овладело радостное предчувствие. Она подумала, не Серрано ли прогуливается по аллеям парка.
Королева вложила свои маленькие ножки в хорошенькие атласные туфельки и встала с мягкого дивана. Томимая любопытством, тихо и осторожно вышла она на балкон. Накинув на плечи кружевную мантилью, она пошла узнать, кто гуляет по аллеям парка так поздно.
В прекрасных глазах королевы видно было любопытство и страстное ожидание. Изабелла испугалась, думая, что ее обманывает разыгравшаяся фантазия. Этот ночной посетитель сада был герцог де ла Торре!
Изабелла была обрадована и поражена неожиданным появлением любимого человека, о котором она столько мечтала. Предчувствие ее сбылось.
Перед самым наступлением ночи Франциско Серрано прибыл в Аранхуес вместе с Олоцагой и Примом, недавно возвратившимся с острова Кубы.
Не будучи в состоянии заснуть он отправился в парк прогуляться. Он шел, вдыхая в себя ароматный воздух. Красный песок дорожек хрустел под его ногами, а сабля равномерно стучала по земле. Франциско не обращал внимания на этот шум. Сложив руки за спиной и сдвинув брови, задумчиво прогуливался он при лунном свете.
Красивое лицо маршала Серрано было чем-то озабочено. Франциско не видел больше Энрику. Все прелестные картины блаженства его первой любви являются теперь как сон, как прошедшее, и уступают место строгому, холодному рассудку.
В сердце маршала Серрано жили воспоминания о прошедшем счастливом времени, и он тосковал о прелестном создании, потеряв всякий след Энрики.
Франциско Серрано принимал живое участие в делах своего отечества, чтобы этим заглушить мучительные воспоминания об Энрике и о своем ребенке. В тихую ночь картина прошедшего являлась перед ним еще яснее — и вот для того, чтобы освободиться от этих мучительных воспоминаний, герцог де ла Торре пошел подышать свежим воздухом. Франциско смотрел на озеро, из которого с шумом поднимался в воздух водяной столб.
Серрано шел вдоль замка, приближаясь к парку, и подходил к таинственной тени его дивных деревьев. Франциско вступил в середину ротонды, окруженной стенами из зелени, как вдруг увидел человеческую фигуру, приближавшуюся к нему по темной аллее, идущей от замка. Франциско остановился и стал всматриваться. В это время луна осветила приближавшуюся фигуру, Франциско не хотел верить своим глазам.
— Королева! — прошептал он.
— Да, Франциско, это Изабелла, которая, наконец, нашла удобный час, чтобы после долгого-долгого ожидания поговорить с вами на свободе, — произнесла со вздохом королева.
— Разве можно положиться на кусты этого парка?
— Как на этих подслушивающих, которые не могут ничего выдать, — ответила ему шутя Изабелла, указывая своей прелестной рукой на статую, спрятанную в зелени. — Франциско, я жаждала этого часа. Отчего же мне нет покоя от вас?
— Королева, забудьте то, чем я был когда-то для вас.
— Как вы холодны и жестоки! Как вы переменились. А когда-то ваши уста шептали мне про любовь, каждое ваше слово горело жарким пламенем и глубоко запало в мое сердце! О, Франциско!
— Но вы были в Санта Мадре, с тех пор вы столько молились и исповедовались, что эти взоры, это пламя должно было давно погаснуть для вас, королева!
— В Санта Мадре! Вы хотите мне напомнить то, что сделала моя страстная любовь! Франциско, вы не знаете, что чувствует женщина, когда ей изменяют!
— Но вы на моих глазах пошли к алтарю, между тем как еще не зажила моя рана!
— В тот день, о котором вы говорите, я погибала, тогда судьба мне выкопала яму! — простонала Изабелла, закрывая лицо своими нежными руками.
— Кто же в этом виноват? — спросил маршал холодно.
— Мать моя и иезуиты.
— Франциско Серрано был в отсутствии. Если бы вы его призвали, то он поступил бы с вами лучше, нежели они!
— Франциско, я была ребенком! Все советовали мне это сделать, все, даже Нарваэц и Олоцага, которых я всегда охотно слушала… оно совершилось… а что совершилось, того нельзя более отменить.
— Так научитесь терпеть, королева! — сказал маршал ледяным тоном, который терзал душу Изабеллы.
Она посмотрела на Франциско, удивляясь, что он так говорит с ней, когда она с открытым сердцем обращается к нему.
Ею овладел страх за будущее, она видела себя одинокой и всеми покинутой.
Франциско Серрано, должно быть, понял ее ощущения, потому он сказал:
— Я вам поклялся в верности и буду постоянно около вас, чтобы защитить вас своей жизнью, рассчитывайте на меня — больше я ничего не могу вам обещать.
Маршал, почтительно наклонив голову, положил руку на грудь и удалился.
Изабелла была страшно взволнована.
— Берегитесь герцога де ла Торре, — повторила она тихо и дрожа слова монахини, — он меня ненавидит, а мне суждено его любить.
С этими словами королева вернулась в свои покои.
На следующий вечер в парке собралось многочисленное блестящее общество. Все лица улыбались и выражали радость, как будто на земле не существовало больше горестей. Все были одеты в роскошные платья, и драгоценные камни в таком изобилии украшали их, как будто на земле не было больше бедности и нищеты.
Во всяком случае доны и донны, которые прогуливались в тени прекрасных деревьев парка, сияя счастьем и поражая богатством, конечно, не знали ничего, кроме радостей, роскоши и наслаждений. Они и понятия не имели о бедности. Если бы они только видели, что происходит в трущобах, где царит нищета, они бы, наверное, не могли бы так спокойно смеяться. Они бы, наверное, устыдились бы лишних миллионов, которые блестели на их груди, в волосах и на нежных руках.
