Борис Климычев - Корона скифа (сборник)

— Справка вон она — висит в рамочке на стенке. А в черепе горят не свечи, это холодный огонь сторонний, не тутошний. Суньте в него палец и полюбопытствуйте.

— Стану я палец марать! — капризно сказала визитерша. — Так вы с Элеонорой можете видеть на расстоянии?

— Я знаю, зачем вы пришли. Элеонора уже получила сигнал и передала его мне.

— Вот как? Откуда же берется сигнал? И зачем же мы пришли?

— Сигнал поступил от вас к ней, а от нее — ко мне. Вы пришли узнать, где же теперь находятся арестованные ваши мужья, самые богатые в Томске люди. Мы это можем узнать, но вы должны дать в аванс золотое кольцо, а после, как все проясним, — еще два золотых кольца. Бумажных денег не принимаем.

— Мы согласны дать вам три золотых кольца, но не раньше того, как услышим ваши сведения.

Ашурбанипал Данилович нахмурился и сказал:

— Элеонора! Напрягись!

Элеонора встала со стула, закрыла глаза, медленно переступая, поворачивалась слева направо. Потом вдруг замерла, словно во что-то вслушивалась.

Ашурбанипал положил руку на мертвый череп, огонь в глазницах засиял сильнее.

— Все ясно! — сказал колдун, — ваши мужья находятся в бараке, в шахтерском поселке Анжеро-Судженске, возле копей Михельсона. Их хотят спустить в бадье вниз, в глубину шахты, а они говорят, чтобы пока их оставили в покое. Они клянутся, что вы соберете двадцать миллионов, хотя и не сразу. Просят подождать. Но без дела они там не сидят, они создают чертеж подъемника для одной из шахт. И, слава богу, пока здоровы.

— Значит, их уже нет в подвале следственного замка? — воскликнула женщина, сразу забывшая свое неверие и свою иронию.

— Их увезли на копи недели две назад!

— Все правильно. Так и написал Иннокентий в переданной мне с оказией записке.

— Ты — Гадалова?

— Это не важно, возьмите свои три кольца, хотя это очень дорого.

— Приходите еще, мы завсегда готовы услужить.

— Спасибо! — сказала женщина, — Мы уже начали выплачивать выкуп, но нужную сумму нам никогда не собрать.

— Старайтесь, бабоньки, старайтесь!

Женщины удалились. Ашурбанипал Данилович засунув крюк в петлю, запер дверь. Облапил венозными корявыми руками Алену:

— Ах ты девственница моя драгоценная! Ведь превзошла меня самого в науке. И как это у тебя получается?

— Сама не знаю! — сказала Алена, освобождаясь от гимназической пелеринки и скромного темного платья. Ашурбанипал Данилович дважды плюнул в глазницы черепа, и огонь в них погас. Через минуту диван в комнате заскрипел всеми своими пружинами.

— Девственница ты моя! — хрипел Ашурбанипал Данилович.

— А то как же? — отвечала запыхавшаяся Алена.

В это же самое время в небольшом городе Анжеро-Судженске в бараке с зарешеченными окнами томские богачи сидели и лежали на деревянных нарах. Узники выглядывали иногда сквозь решетки. И что же видели они? Известные им прибыльные копи Михельсона из заточения виделись адом. Сколько мог захватить взор, всюду были видные черные горы угольных отбросов, пустой породы. Скрипели лебедки и транспортеры, мальчишки, почерневшие от угля, как негры, сортировали его. Черные горы породы при каждом дуновении ветра извергали из себя тучи грязной пыли. Угольная пыль посыпала примыкавшие к терриконам убогие мазанки. Возле жилищ сидели деды на лавках в украинских расшитых рубахах и курили казачьи люльки. Деды эти вышли погреться на солнышке, подышать свежим весенним воздухом. А воздух был спертым, дымным, словно весь город поместили в гигантскую печь. Белье, вывешенное после стирки для просушки, чернело мгновенно.

Василий Вытнов обратился к товарищам по заточению:

— А шахтеришки-то живут грязно. После нашего Томска, это — сущий ад.

— Что же, они сами выбрали свою судьбу, — философски заметил Смирнов, — могли бы жить в деревне, пахать, сеять, дышать свежим воздухом, но приехали сюда за длинными рублями.

— Молчи, гидра капиталистическая! — воскликнул конвоир.

Барак охранялся снаружи, но несколько охранников находилось внутри барака. Опасались того, что арестованные богатеи совершат подкоп или сделают пролом в полусгнившей стене и сбегут. С тех пор как в Анжерке появились знатные арестанты, местные большевики потеряли покой. Им хотелось поскорее поставить врагов рабочего класса к стенке, или по крайней мере спустить на дно самых глубоких шахт и заставить рубать уголек, пока не сдохнут. Телеграф мгновенно передавал это желание в Томск, но из губернского центра отвечали о революционной необходимости. Расстрелять богачей могли и в Томске, дело нехитрое. Но надо их напугать, чтобы они отдали необходимые революционной власти деньги. Вот уж деньги дадут, тогда видно будет.

На злобную тираду конвоира Гадалов ответил примирительно. Он предложил сыграть в карты, ведь внутренним конвоирам осточертело сидеть без дела в бараке вместе с заключенными.

И вот — богачи уже играли с большевистскими конвоирами в карты. Коммерсанты ставили на кон пиджаки и штиблеты, конвоиры при проигрыше должны были отнести на местную почту письма арестантов. И коммерсанты все время выигрывали, что вводило в азарт конвоиров. Богачи были более искушены в картежных играх.

В конце концов, проигравшийся вдрызг старший конвоир, беря письма у богачей, сказал:

— Не радуйтесь шибко-то, я ваши письма проверю и лишь потом отправлю. Пеняйте на себя, ежели что худое написали. Морду набью.

Он распечатал конверт Гадалова и прочел: «Дорогая, немедленно собери и уплати властям требуемую сумму. Твой Кеша».

Примерно тоже было написано в других письмах. Конвоир сказал:

— Это ничего, это можно отправить. Так и быть…

Он не знал, что еще во время сидения в томском следственном замке Гадалов через зарешеченное окно показал старшему приказчику секретные знаки, которые посторонний человек ни за что бы не разобрал. Этот шифр придуман был Гадаловым. Он знал: приказчик его письмо подержит над теплой плитой, и на бумаге проступят слова, написанные молоком между строк: «Дорогая, ни в коем случае не давай комиссарам ни копейки. Твой Кеша». Тайнописью были снабжены и все другие письма. Но простодушные большевистские конвоиры не могли даже предположить такое коварство.

Скворцы летят мимо

Благодаря Природе, Господу Богу или же Мировому разуму, что, очень может быть — одно и то же, в Сибири всегда вслед за зимою является весна. И мы с детства помним эти ликующие строки: «Зима недаром злится, прошла ее пора…»

Всю зиму в домах у томичей в деревянных клетках живут жуланы, щеглы, чечетки. А весной и взрослые, и дети строят и прикрепляют к шестам, а то и прямо к домам своим, домики для скворцов. Считается: если в усадьбе живет хоть один скворец, жильцам будет счастье.