Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

Было это нестерпимо больно или нестерпимо приятно? В голове теснились воспоминания: о замке де Грасай, о путешествии по Луаре, о победоносном возвращении в Англию, о Буше… И мучительно-сладостные воспоминания о Мари… Хорнблауэр заглянул ей в глаза – в них была бесконечная доброта. О боже! Он чувствовал, что не выдержит.

– Но мы позабыли о том, что должны были сделать в первую очередь, – сказал граф. – Мы не поздравили вас с признанием ваших заслуг перед отечеством. Теперь вы пэр Англии, а я знаю, как много это значит. Мои самые искренние поздравления, милорд. Ничто… ничто не обрадовало бы меня больше.

– И меня, – подхватила Мари.

– Спасибо, спасибо. – Хорнблауэр неловко поклонился.

Для него самого гордость и любовь на лице графа были ценнее любых наград.

Он внезапно понял, что Барбара потеряла нить разговора, и быстро перевел ей сказанное. Она закивала и заулыбалась графу. Однако лучше бы уж Барбара силилась разбирать их французскую речь; начав переводить, он только усугубил языковой барьер – взял на себя роль переводчика между женой и друзьями и тем отодвинул ее от них.

– Вам нравится во Франции, мадам? – спросила Мари.

– Да, очень, спасибо, – ответила Барбара.

У Хорнблауэра осталось впечатление, что женщины друг другу не понравились. Разговор сделался официальным и неловким. Хорнблауэр не позволял себе думать, что это из-за Барбары, но от подсознательного ощущения было не отделаться. Ему хотелось свободно поболтать с графом и Мари, а в присутствии Барбары это почему-то было невозможно. Когда подошла хозяйка и стало ясно, что пора расходиться, он даже почувствовал некоторое облегчение. Они обменялись адресами и условились друг друга навестить, если будет время до отъезда Барбары в Вену. В глазах Мари, когда Хорнблауэр поклонился ей на прощанье, мелькнула такая печаль, что у него оборвалось сердце.

В карете, по пути в отель, Хорнблауэр внезапно порадовался, что посоветовал Барбаре ехать в Вену одной прежде, чем увидел де Грасаев. Что в этом хорошего, он понять не мог, но почему-то мысль его согревала.

Он сидел в халате и разговаривал с Барбарой, пока Геба готовила хозяйку ко сну, снимала с нее бальное платье, расчесывала и заплетала волосы.

– Когда ты рассказала мне о просьбе Артура, я не сразу понял, как это важно. Я очень за тебя рад. Ты будешь первой дамой Англии. И вполне заслуженно.

– Ты точно не хочешь поехать со мной? – спросила Барбара.

– Думаю, тебе будет без меня лучше, – ответил Хорнблауэр вполне искренне. Он непременно испортит ей настроение, если ему придется выносить бесконечную череду балов и балетов.

– А ты? Тебе будет хорошо в Смолбридже?

– Настолько хорошо, насколько может быть без тебя. – Хорнблауэр вновь не кривил душой.

До сих пор они еще ни словом не упомянули де Грасаев. Барбара была начисто лишена вульгарной привычки, так раздражавшей его в Марии, – обсуждать только что встреченных людей. Они уже лежали в постели, держась за руки, когда Барбара заговорила о графе и Мари – внезапно, без всяких предварительных заходов.

– Твои друзья де Грасаи очень милы, – заметила она.

– Правда они такие, как я о них рассказывал? – Хорнблауэр мысленно порадовался, что, описывая Барбаре свои приключения, не обошел молчанием этот эпизод, хотя, разумеется, сообщил не все – далеко не все. Чуть неловко он добавил: – Граф – один из приятнейших и добрейших людей в мире.

– Она красавица, – продолжала Барбара – ему не удалось сбить ее с мысли. – Глаза, кожа, волосы. У кареглазых рыжеватых женщин так часто бывает плохой цвет лица.

– Она совершенство, – ответил Хорнблауэр, чувствуя, что безопасней всего будет согласиться.

– Почему она снова не вышла замуж? – спросила Барбара. – Ты говорил, она вдовеет давно?

– С Асперна, – сказал он. – Это тысяча восемьсот девятый. Один сын графа погиб при Аустерлице, другой – умер в Испании, ее муж Марсель – под Асперном.

– Почти шесть лет.

Хорнблауэр попытался объяснить, что сама Мари – даже не дворянка, что ее состояние в случае повторного брака вернется де Грасаям и что при такой уединенной жизни ей просто негде встретить будущего мужа.

– Теперь они с графом будут вращаться в высшем свете, – задумчиво проговорила Барбара и чуть позже добавила вне всякой связи: – Рот у нее крупноват.

Позже, под тихое дыхание спящей Барбары, Хорнблауэр задумался о ее словах. Мысль о новом браке Мари была ему почему-то неприятна. Какая глупость! Скорее всего, они вообще больше не увидятся. Он может до отъезда в Англию нанести де Грасаям визит, но на этом все и завершится. Впереди у него Смолбридж, собственный дом, маленький Ричард, английские слуги. Будущее обещает быть скучным, зато счастливым. Барбара уезжает в Вену не до конца дней. Вместе с женой и сыном он заживет разумной, полезной и упорядоченной жизнью. С таким благим решением уже можно было закрыть глаза и уснуть.

Два месяца спустя Хорнблауэр ехал в почтовой коляске к Неверу и замку де Грасай. Венский конгресс по-прежнему заседал – или отплясывал. Кто-то недавно отпустил шутку, что конгресс танцует, но не движется с места. Маленький Ричард теперь первую половину дня проводил в классной комнате, и деятельному человеку в Смолбридже оставалось только изводиться одиночеством. Соблазн подполз к Хорнблауэру, как наемный убийца. Шесть недель бесцельного хождения по дому вогнали его в тоску; шесть недель английских зимних дождей, шесть недель в обществе дворецкого, экономки и гувернантки, от которых нигде не спрятаться, шесть недель безрадостных верховых прогулок и обедов у соседей-помещиков. На корабле он был одинок, но все время занят, а это совсем не то,