Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 2
Бесчисленная толпа собралась перед этим зданием; народ, национальная гвардия и находившиеся в Париже войска, держась за руки, ходили с республиканскими знаменами по улицам; не было пролито ни одной капли крови, не было борьбы, и одно желание, один голос, одна цель наполняла всех; никогда еще ни один переворот не совершался так быстро и мирно, как низвержение Людовика Наполеона и испанки Евгении Монтихо!
На бульваре волновалась необозримая толпа, ликовавшая и распевавшая «Марсельезу»; проходившия мимо национальная и подвижная гвардия встречались радостными криками; парижане обнимались в пылу восторга, в окнах развевались флаги, патриотические песни оглашали все улицы. Хозяева магазинов, имевшие на вывесках императорского орла, были принуждены сорвать его.
Солдаты смешались с народом и отправились в Консьержери и к S. Pelagie освободить политических преступников, между которыми находились Рошфор и Фонвьель. Возле Hotel de Ville толпились ликующие массы народа, тысячи проникли в залы; все окна, крыши и башни, даже громоотводы были унизаны людьми разных сословий, махавших шляпами и шапками.
Тогда вышли на крыльцо члены временного правительства: Гамбетта, Жюль Ферри, Араго, Инкар, Фавр, Маньен и Кремье; их встретили с огромной радостью, они возвестили республику ликовавшему народу.
Воодушевление возрастало теперь с каждой минутой.
Все императорские знаки были сорваны; бюсты Наполеона летели из окон в Сену, повсюду слышались смех и слезы радости, люди обнимались и пожимали друг другу руки! Брань и проклятия раздавались в адрес трона и его негодных советников — их позорили и поднимали на смех!
Все это случилось вдруг, 3 сентября вечером.
Как будто вернулось сознание после долгой летаргии, как будто стряхивали с себя рабство, которое так долго угнетало!
Нельзя описать внезапно овладевшую всеми радость, всякое описание ниже действительности. В то время как в Тюильри еще не осознали всей важности и последствий этого переворота, весь Париж находился уже в состоянии сильной радости, и установленное Наполеоном регентство перестало существовать, так как солдаты были заодно с народом. Министры еще скрывали от императрицы всю важность и значение этого ликования и движения;. они хотели спасти свою жизнь и богатства и, если возможно, улучить минуту, чтобы захватить еще из общественных касс столько, сколько возможно второпях! Что станется с той, перед которой они столько времени пресмыкались и которой льстили, это мало беспокоило благородных мужей — о, какую правду говорил Олимпио Агуадо, предсказывая императрице, что она в непродолжительном времени будет оставлена всеми.
Паликао готовился перейти в лагерь ее противников, а Трошю, не говоря ни слова, прямо сделался президентом нового правительства.
Оба министра, Латур д'Оверн и Давид, оставили Париж уже в самом начале революции, а Мань, Дювернуа и другие последовали за ними через несколько часов.
Точно также адъютанты и камергеры императрицы тайком приготовились к отъезду, тогда как она все еще не могла реально оценить события.
Евгения находилась в оцепенелом и расслабленном состоянии — это было естественное следствие последних известий; она еще не знала, куда отправлен император, но что особенно ее занимало и мучило, это неизвестность об участи ее сына: она не получала еще никаких известий о принце и о его удачном бегстве. В чьих руках находился он? Жив ли он еще?
Вопросы эти так страшно мучили императрицу, а получить весточку было так трудно, что она сидела, убитая и немая, в своем будуаре, чувствуя в первый раз, что она, будучи еще императрицей, не имеет возможности даже узнать о судьбе своего сына.
Она чувствовала себя в настоящую минуту бедней и беспомощней всякой матери, которая не лишена по крайней мере права видеть при себе своего ребенка и обнять его.
Пока Евгения сидела в своем будуаре и предавалась таким мыслям, наступил вечер; в Тюильри была тишина. Только изредка с улицы доносились возгласы радовавшегося народа; но во дворце царило гробовое молчание.
Когда совсем стемнело, кто-то стал приближаться к библиотеке, которая, как мы знаем, примыкала к будуару императрицы. Поздний гость, беспрепятственно пробравшийся в покои, казалось, не хотел быть замеченным императрицей, так как очень тихо и осторожно отпер дверь в библиотеку.
Казалось, он хорошо знал расположение комнат и принадлежал к свите императрицы, ибо иначе не мог бы иметь ключей, которые помогли ему проникнуть так далеко.
Какую цель имел этот человек, одетый в обыкновенное платье путешественника? Зачем он прокрадывался в комнаты императрицы?
Он запер за собой дверь. Из библиотеки железная, скрытая портьерой дверь вела в комнату, где находилась касса и управление императрицы. Там же хранилась и ее собственная шкатулка.
Поздний гость подкрался к высокому шкафу, занимавшему всю стену, в котором находились книги и разные бумаги. Он подходил уже к портьере, скрывавшей железную дверь, как вдруг ноги его ударились о какой-то предмет; это была небольшая лестница, с помощью которой архивариус доставал книги с верхних полок.
Неожиданный удар произвел шум; императрица не могла не услышать его из соседней комнаты.
Таинственный гость пробормотал что-то непонятное и скрылся за портьеру.
Едва он спрятался, как на пороге библиотеки показалась императрица со свечой в руке; она пришла посмотреть, откуда этот шум и нет ли в комнате камерфрау или слуги.
Но Евгения, осмотрев впереди себя лишь незначительное пространство, какое допустило слабое освещение, решила, что шум произошел от какой-нибудь упавшей книги или треснувшего дерева.
Она, казалось, совершенно успокоилась и вернулась в будуар, тихо затворив за собой дверь.
3 сентября невеселый был вечер в Тюильри.
Через несколько минут портьера снова зашевелилась. Незнакомец достал . из кармана ключ, по-видимому, тот самый, которым отмыкал железную дверь, и вложил его в замок. Видно, ему хорошо были известны замки.
С осторожностью и уверенностью настоящего вора он тихо повернул два раза ключ. Массивная, высокая железная дверь поддалась, перед ним открылась комната с железными решетками.
Он притворил за собой дверь и прошел мимо длинного, покрытого разными бумагами стола к высокому шкафу, походившему на большой денежный сундук.
Вор попробовал повернуть пуговицы, которые находились на передней стене шкафа и которые, будучи верно поставлены, открывали замок.
Но в комнате было темно, так что вор не мог рассмотреть маленькие знаки на пуговицах, по которым их устанавливали. Он подкрался к окнам, опустил зеленые занавески и затем зажег канделябр.
