Бернард Корнуэлл - Властелин Севера. Песнь меча (сборник)
– Эадгит жива? – спросил я.
– Нет, господин. Она умерла от лихорадки два года тому назад.
– И что ты здесь делаешь, в Винтанкестере?
– Он учится ради церкви, – огрызнулся Беокка, – потому что его призвание стать монахом.
– Я буду служить тебе, господин, – тревожно проговорил Осферт, глядя мне в лицо.
– Ступай! – Беокка попытался шугануть юношу прочь. – Иди! Ступай отсюда! Возвращайся к своим занятиям, или я велю наставнику послушников тебя высечь!
– Ты когда-нибудь держал меч? – спросил я Осферта.
– Тот, который давал мне дядя, господин.
– Но ты не сражался этим мечом?
– Нет, господин.
Он все еще смотрел на меня снизу вверх, так тревожно и испуганно, а лицо его было так похоже на лицо его отца.
– Мы изучаем жизнь святого Седды, – сказал Беокка Осферту, – и я ожидаю, что к закату ты перепишешь первые десять страниц.
– Ты хочешь стать монахом? – спросил я Осферта.
– Нет, господин.
– Тогда чего ты хочешь? – задал я новый вопрос, не обращая внимания на Беокку, который протестовал, брызжа слюной, но не мог двинуться вперед, потому что я удерживал его правой рукой.
– Я бы хотел пойти по стопам дяди, господин, – ответил Осферт.
Я чуть было не засмеялся.
Леофрик был таким твердым, каким только мог родиться и умереть воин, в то время как Осферт был хилым, бледным юношей. Но я ухитрился сохранить серьезное выражение лица.
– Финан! – крикнул я.
Рядом со мной появился ирландец.
– Господин?
– Этот молодой человек вступает в мой отряд, – сказал я, протягивая Финану несколько монет.
– Ты не можешь… – начал протестовать Беокка, но умолк, когда мы с Финаном посмотрели на него.
– Забери Осферта, – обратился я к Финану, – найди ему одежду, достойную мужчины, и раздобудь для него оружие.
Ирландец с сомнением посмотрел на Осферта.
– Оружие? – переспросил он.
– В нем течет кровь воинов, – сказал я, – поэтому мы научим его сражаться.
– Да, господин, – ответил Финан. Судя по его тону, он решил, что я спятил. Но потом взглянул на монеты, которые я ему дал, увидел шанс поживиться и ухмыльнулся. – О да, мы сделаем из него воина, господин, – сказал Финан, без сомнения считая, что это ложь. И он увел Осферта.
Беокка набросился на меня.
– Ты понимаешь, что только что натворил?! – забормотал он.
– Да.
– Ты знаешь, кто этот мальчик?
– Ублюдок короля, – жестоко проговорил я, – и я только что сделал Альфреду одолжение.
– Да? – переспросил Беокка, все еще ощетинившись. – И какое именно одолжение, скажи, молю?
– Сколько он протянет, как думаешь, когда я поставлю его в «стену щитов»? – спросил я. – Сколько проживет, прежде чем датский клинок располосует его, как мокрую селедку? Это и есть мое одолжение, отец. Я только что избавил твоего набожного короля от смущающего присутствия его незаконнорожденного сына.
И мы отправились на пир.
* * *Свадебный пир был в точности таким кошмарным, каким я его себе представлял.
У Альфреда никогда хорошо не кормили, еды редко бывало много, а эль никогда не бывал крепким. Произносились тосты, хотя я ни одного не расслышал, пели арфисты, хотя я не слышал и их. Я разговаривал с друзьями, угрюмо смотрел на священников, которым не нравился мой амулет-молот, и поднялся на помост во главе стола, чтобы бегло поцеловать Этельфлэд. Она была само счастье.
– Я самая везучая девушка в мире, – сказала она.
– Ты теперь женщина, – ответил я, с улыбкой глядя на ее зачесанные вверх волосы.
Она застенчиво прикусила губу, но, когда приблизилась Гизела, озорно улыбнулась. Они обнялись – золотые волосы на фоне черных, – и Эльсвит, сварливая жена Альфреда, сердито посмотрела на меня. Я низко поклонился и сказал:
– Счастливый день, мой госпожа.
Эльсвит не ответила. Она сидела рядом с моим кузеном, который показал на меня свиным ребром.
– Нам с тобой нужно обсудить дела, – заявил он.
– Нужно, – согласился я.
– «Нужно, господин», – резко поправила Эльсвит. – Господин Этельред – олдермен Мерсии.
– А я – повелитель Беббанбурга, – ответил я так же резко. – Как поживаешь, кузен?
– Утром, – пообещал Этельред, – я расскажу тебе о наших планах.
– Мне сказали, – ответил я так, словно Альфред и не просил меня придумать план захвата Лундена, – что сегодня ночью мы встречаемся с королем?
– Сегодня ночью моего внимания требуют другие дела, – проговорил Этельред, глядя на свою юную невесту.
На краткое мгновение выражение его лица стало хищным, почти жестоким, но потом он улыбнулся:
– Так что утром, после молебна.
Он снова махнул свиным ребром, отпуская меня.
* * *Мы с Гизелой провели ту ночь в главной комнате «Двух журавлей». Мы лежали рядом, я ее обнимал, а она почти ничего не говорила. Дым от очага таверны сочился сквозь щели в половицах; внизу, под нами, пели люди.
Наши дети спали в соседней комнате с нянькой Стиорры. В соломенной кровле шуршали мыши.
– Думаю, прямо сейчас, – печально проговорила Гизела, нарушив тишину.
– Что сейчас?
– Бедная маленькая Этельфлэд становится женщиной.
– Она не могла дождаться, когда же это произойдет.
Гизела покачала головой.
– Он изнасилует ее, как кабан, – прошептала она.
Я не ответил.
Гизела положила голову мне на грудь, и ее волосы защекотали мои губы.
– Любовь должна быть нежной, – продолжала она.
– Она нежна, – сказал я.
– С тобой – да, – проговорила Гизела, и на мгновение мне показалось, что она плачет.
Я погладил ее по голове.
– В чем дело?
– Она мне нравится, вот и все.
– Этельфлэд?
– У нее есть душа, а у него – нет.
Гизела повернулась, чтобы посмотреть на меня; в темноте я мог видеть только блеск ее глаз.
– Ты никогда мне не говорил, – укоризненно произнесла она, – что «Два журавля» – бордель.
– В Винтанкестере не так уж много кроватей, – ответил я, – и не так уж часто тут бывает столько приглашенных гостей, поэтому нам повезло, что мы нашли эту комнату.
– И здесь очень хорошо тебя знают, Утред, – обвиняющим тоном сказала она.
– Но ведь это еще и таверна, – защищаясь, ответил я.
Гизела засмеялась, потом протянула длинную тонкую руку и распахнула ставни – небо было полно звезд.
* * *Предутреннее небо было все еще ясным, когда я вошел во дворец и отдал оба своих меча. Молодой и очень серьезный священник проводил меня в комнату Альфреда. Я так часто встречался с ним в этой маленькой, простой комнатке, где повсюду были разбросаны пергаменты.
