Михаил Рапов - Зори над Русью
Фома опять захохотал:
— Пошто? Кому я, золоченый, нужен? — Разжал кулак, выпустил муху, пробормотал: — Вот и разорвал шмель паутину! — Потом сказал сурово, деловито: — Ты, боярыня, не сулись. Меня на посулы не купишь, да и не обещал я тебе тайну булата открывать…
И так же деловито откликнулась Паучиха:
— Половину долга тебе прощу!
— Это за тридцать три рубли тебе тайну продать? За весь долг тайны не открою!
Грозно нахмурилась Василиса, но все же спросила:
— Чего же ты хочешь?
— Приставь мне молотобойца из пленных москвичей. Твоих людей мне не надобно, ибо булатные мечи ковать тебе буду, а тайны булата, сказал, не открою, не прогневайся. Чаю, и без тайны тебе корысть будет великая.
Старуха хмуро глядела на Фому: «С холопом, с рабом торговалась, стыдобушка!» — Спросила, как оборвала:
— Когда первый меч скуешь?
— Недельку дай на разгон. Приспособиться надо.
— Быть посему! А как меч будем испытывать?
— Известно, как булат пытают. Ты плат кинешь, а я его на лету рассеку.
— Рассечешь?
— Рассеку!
— Ну, смотри, берегись! — Пошла вперевалку к возку, а Фома прищурился, сказал ей вслед, будто так, без умысла, будто само вырвалось:
— Эх! И здоров шмель! Лопнула паутина!
4. ТАЙНА БУЛАТА
На околице усадьбы, там, где дорога из Волока Ламского давала развилку на Тверь и на Микулин, холопы по приказу боярыни Василисы спешно, в пару дней, построили для Фомы новую кузницу.
«Вот и ладно, — рассуждал сам с собой Фома, — здесь простор, не то что в тесноте на усадьбе, и речка рядом, и от боярских хором подальше. Хорошо!» — Фома возился в кузне, ладил мех к горну, когда в дверях показались три парня.
— Вы пошто сюды забрели? — спросил неласково Фома.
Парень, стоявший первым, бойко зачастил:
— К твоей милости, мастер Фома. Боярыня нас прислала. Мне велено быть молотобойцем, а вон они меха качать станут. Уж и наслышаны мы про твое искусство, уж и наслышаны…
— Ладно, — прервал его Фома. — Москвичи?
— А как же! Само собой! Все по твоему слову.
— Вот это дюже складно получается, — сразу помягчал Фома. — Как звать тебя, парень?
— Ванькой.
— Ты, Ванька, отколь?
Парень не понял:
— Из Москвы, мастер Фома.
— Москва велика, Ванюша. В Москве отколь?
— С Кузнецкого верху. Может, слышал двор кузнеца Есифа?
Фома задумался.
— Нет, не припомню. Далеко ли Есифин двор от реки?
— От Москвы–реки? — спросил парень.
Фома удивленно поднял голову:
— От Москвы–реки знаю, что далече. От Неглинной далеко ли? От Кузнецкого моста?
— А… от моста! Нет! От моста недалече. Туточки, на подъеме.
Фома пристально посмотрел на парня. Стоит пригожий, ладный. Темные волосы аккуратно схвачены ремешком, глаза смышленые, каждое движение мастера ловят. Фома присел на наковальню, задумался, потом тряхнул головой:
— Нет, не припомню. Где же это? В Замоскворечье, што ли?
— Во, во! В Замоскворечье!
— Ну, тогда другое дело, — сразу согласился Фома и повернулся к другому. — Ты тоже из кузнецов?
Парень молча кивнул.
— Как же это ты брюхо, у горна стоя, отрастил? Откуда ты, толстомордый?
Парень не торопясь шагнул вперед:
— А мы с Ванькой по соседству.
— Ладно, коли так, — Фома соскочил с наковальни, шагнул к третьему. Этот стоял как–то на отшибе. Был он высок, жилист и костляв. Лицо испуганное, желтое.
— Ты им тоже сусед, небось?
— Нет! Я и не московский даже. Серпуховский я. Звать Никишкой.
Парень говорил каким–то надтреснутым голосом. Фома приглядывался к нему все строже:
— А ранен ты куда?
Сухими, чуть подрагивающими пальцами Никишка расстегнул ворот рубашки, открыл на груди багровый, едва успевший зарубцеваться шрам. Парни начали перешептываться.
— Вы чего? — оглянулся на них Фома.
— Мы ничего. Ты мастер, ты и гляди, много ли у тебя такие мощи наработают.
— Поработает, сколь мочи будет. Вишь, он от раны не оправился. А вы, кузнецы московские, в какие места ранены? Показывайте!
Парни переглянулись и подались к двери, но уйти им Фома не дал. Будто и не ходил еще недавно скрюченный. Одним прыжком он настиг парней, ухватил обоих за волосы, стукнул лбами, потом так пнул первого, что тот вылетел головой в сугроб. Толстомордый вывернулся из рук Фомы, кубарем перелетел через своего приятеля и с воем припустился вдоль села.
— Держи его! — рявкнул вдогонку Фома…
— За что ты их так? — робко спросил Никишка.
— А как же! Они, вишь, замоскворецкие, с Кузнецкого моста, а за Москвой–рекой такого моста и нет! Подосланы, гладкие дьяволы, тайну булата выведать. Да не на того попали! Накося, выкуси!..
5. ИСПЫТАНИЕ МЕЧА
Тиун Евдоким попал меж двух огней. Боярыня его посохом попотчевала, когда он на бесчинство Фомы пришел жаловаться. Не столько обидно было, что боярского посоха отведал — без этого под боярской рукой не проживешь, сколько солоно показалось, что боярыня дурнем обругала, а он–то думал, что нет его хитроумнее на всей усадьбе. Пришлось по приказу боярыни вести к Фоме подлинных москвичей. Но тут Фома отрезал:
— Никого мне не надо, один с Никишкой управлюсь!
Евдоким принялся уговаривать. Куда там! Фома и его обещал… башкой в сугроб воткнуть.
Теперь боярыня с мечом торопит, а Фома тянет. Никишка ему помощник слабый: только и знает, что кашляет, рыжеватыми патлами трясет, да руками пот отирает.
Сейчас Евдоким опять шел к Фоме. Не идти нельзя, боярыня послала, но почему–то все на сугробы глядится, и мысли в голову лезут нелепые: «На снегу наст. Если мордой да об такую корку, так и в кровь можно ободрать…»
Но постепенно страх сменялся злостью: «Что за оторопь на меня тогда нашла? Перед холопом попятился. Нет, так нельзя!» — Около кузни тиун отдышался, чтоб можно было войти приосанясь. Так и вошел, по–хозяйски. Остановился на пороге, спесиво выпятив вперед жирное чрево, перетянутое нарядным кушаком.
Фома на пару с Никишкой качал меха и навстречу тиуну не спешил. Евдоким забыл наставления боярыни говорить с Фомой человечно, заложил руки за кушак, надулся, заорал:
— Эй ты, сатана, подь сюды!
Фома подошел.
— Боярыня Василиса велела тебе сказать — завтра срок, — продолжал кричать тиун. — А меча, гляжу , ты не сработал. Ой, чую, потружусь я завтра над твоей спиной! Прогнал помощников, а сам–друг с Никишкой много ли ты сделаешь?
