Джин Ауэл - Путь через равнину

— Она сделает клетку покрепче, — произнес кто-то с акцентом. Ибулан и Оламан так хорошо говорили на языке племени Мамутои, что Джондалар забыл, что это не их родной язык. Но остальные понимали лишь, о чем шла речь.

Человек, лежавший на земле, застонал, и старик встал на колени, чтобы успокоить его.

— Или она велит сделать новую клетку, или пригрозит расправиться с твоими родственниками. Если ты женат и у твоего очага есть сын, она заставит тебя делать что угодно, — сказал Ибулан.

— Разве это несчастье — иметь сына? Ибулан взглянул на старика.

— Ш'Амодан?

— Я спрошу, захотят ли они встречаться с Зеландонии, — ответил тот.

Ш'Амодан заговорил впервые, и Джондалар удивился глубине и богатству тембра голоса этого истощенного человека. Старик прошел дальше под навес и наклонился, чтобы поговорить с сидевшими там людьми. Был слышен его сочный глубокий голос, но слов нельзя было разобрать. Затем послышались юные голоса. С помощью старика один из молодых людей встал и побрел к ним.

— Это Ардобан, — произнес старик.

— Я Джондалар из Девятой Пещеры Зеландонии, и именем Дони, Великой Земной Матери, я приветствую тебя, Ардобан. — Он протянул руки юноше, чувствуя, что к нему надо относиться с уважением.

Юноша попытался выпрямиться и коснуться протянутых рук, но Джондалар видел, как он сморщился от боли. Джондалар подошел к нему, чтобы поддержать юношу, но остановился.

— Предпочитаю, чтобы меня звали Джондаларом. — Он улыбнулся, чтобы как-то скрасить неприятный момент.

— Меня зовут Добан, а не Ардобан. Аттароа называет меня Ардобаном. Она хочет заставить меня обращаться к ней Ш'Аттароа. Я молчу.

Джондалар был озадачен.

— Это сложно перевести. Это уважительная форма обращения, — сказал Ибулан. — Означает, что кто-то удостоен высших почестей.

— И Добан больше не уважает Аттароа…

— Добан ненавидит Аттароа! — громко выкрикнул юноша, пытаясь повернуться, чтобы уйти обратно. Ш'Амодан помахал им рукой.

— Что случилось с ним? — спросил Джондалар, когда они вышли из-под навеса.

— Его ногу тянули до тех пор, пока она не выскочила из сустава, — сказал Ибулан. — Это сделала Аттароа, вернее, приказала Ипадоа сделать это.

— Что? — В широко открытых глазах Джондалара блеснуло недоверие. — Ты говоришь, что она специально вывихнула ногу этому подростку? Какая мерзкая женщина!

— Она сотворила такое и с другим мальчиком.

— Как ее накажут за содеянное, даже если она сама себя осудит?

— С мальчиком помладше она поступила так, чтобы показать, что будет, если ее ослушаются. Матери мальчика не нравилось, как Аттароа обращается с нами, и она хотела вернуть своего спутника. Аваноа даже проникала сюда, иногда проводила с ним ночь и обычно приносила нам пищу. Она не единственная, кто поступал так, но она убеждала других женщин, а Армодан, ее мужчина, сопротивлялся Аттароа, отказываясь работать. Тогда она отняла их ребенка, говоря, что семилетнему пора покинуть мать и жить с мужчинами, но вначале ему искалечили ногу.

— Другому мальчику семь лет? — Джондалар содрогнулся от ужаса. — Никогда не слышал о таком кошмаре.

— Одеван мучается от боли и скучает по матери, но история с Ардобаном еще хуже, — раздался голос подошедшего к ним Ш'Амодана.

— Трудно представить, что бывает и хуже, — сказал Джондалар.

— Он страдает больше от предательства, чем от боли. Ардобан считал Аттароа своей матерью. Его собственная мать умерла, когда он был малышом, и Аттароа взяла его, но обращалась с ним как с игрушкой, а не с ребенком. Она любила одевать его в женские одежды и дарила глупые вещи, но кормила его хорошо и иногда давала лакомые кусочки. Она даже ласкала его иногда и брала с собой в постель, если была в хорошем настроении. Но когда уставала от него, она отталкивала его от себя, заставляла спать на земле. Несколько лет назад Аттароа решила, что ее хотят отравить.

— Говорят, что она сама отравила своего спутника, — вмешался Оламан.

— Она заставляла Ардобана пробовать пищу, прежде чем ела сама, — продолжал рассказ старик, — а когда он стал старше, она связывала его, говоря, что он собирается убежать. Но она была единственной матерью, которую он знал. Он любил ее и старался угождать ей. Он обращался с другими мальчиками так, как она с мужчинами, и он уже начал приказывать мужчинам, что им надо делать. Конечно, это она вдохновляла его на такое.

— Он был безжалостным, — добавил Ибулан. — Можно было подумать, что все стойбище принадлежит ему, и он делал жизнь других мальчиков несчастной.

— И что же произошло?

— Он достиг возраста возмужания. — Ш'Амодан, увидев, что Джондалар смотрит на него вопрошающе, пояснил: —

Великая Мать явилась к нему во сне в виде молодой девушки и вызвала к жизни его возмужание.

— Это случается со всеми юношами, — сказал Джондалар.

— Аттароа обнаружила это и заявила, что он специально стал мужчиной, чтобы навредить ей. Она была в бешенстве! Она кричала на него, обзывала страшно, затем, покалечив ему ногу, отправила в мужское стойбище.

— Одевану легче, — сказал Ибулан. — Он моложе. Я даже не уверен, хотели ли они и в самом деле искалечить его. Думаю, что они просто хотели причинить страдания матери и ее спутнику, заставив мальчика стонать от боли. И я также думаю, что Аттароа считает это хорошим способом установить власть над мужчиной.

— Она показала это на примере Ардемана, — сказал Оламан.

— Она ему тоже искалечила ногу?

— В общем, да, — сказал Ш'Амодан. — Это произошло случайно, тогда, когда он пытался бежать отсюда. Аттароа не позволила Ш'Армуне помочь ему, хотя та и хотела.

— Но обезножить двенадцатилетнего мальчика было труднее. Он дрался и кричал, но тщетно, — сказал Ибулан. — И, услышав его агонию, никто здесь больше не таил зла на него. Он уже здорово поплатился за свое прежнее поведение.

— Правда ли, что она якобы сказала, что у всех мальчиков будут покалечены ноги? — спросил Оламан.

— Так сказал Ардеман, — подтвердил Ибулан.

— Она что, считает, что может приказывать Великой Матери, что делать? Пытается заставить Ее творить только девочек? — спросил Джондалар. — Она испытывает свою судьбу.

— Зеландонии прав, — сказал Ш'Амодан. — Великая Мать уже пыталась предупредить ее. Только подумайте, как мало детей родилось за последние несколько лет. И ее заявление о мальчиках, наверное, переполнит чашу терпения Великой Матери. Детей нужно охранять, а не калечить.

— Эйла была бы просто вне себя, — хмуро сказал Джондалар. — Не знаю, жива ли она.