Генри Райдер Хаггард - Собрание сочинений в 10 томах. Том 9
— Хорошо. Внимайте же словам Лобенгулы.
Тут посланный заговорил, употребляя местоимение «я» за своего повелителя, точно речь произносил сам правитель матабеле, обращаясь к своему вассалу, вождю макаланга:
— В прошедшем году я присылал к тебе, моему рабу, дерзающему называть себя Мамбо, вождем макаланга, с требованием дани. Я требовал скота и женщин. Тогда я предупреждал, что если они не будут присланы, я сам приду взять их. Ты не прислал ничего. Но в тот раз я пощадил тебя. Теперь я снова посылаю заданью. Вручи моим посланцам пятьдесят коров и пятьдесят быков с пастухами для присмотра за ними, а также двенадцать девушек по выбору моих посланцев, иначе я уничтожу всех вас, столь долго обременявших землю, прежде чем родится новый месяц.
— Вот слова Лобенгулы, — заключил посланный, затем, сняв рожок с нюхательным табаком, взял щепотку и с насмешливым видом протянул его старому Молимо.
Но старый вождь был так взбешен, что потерял всякое самообладание и ударил по табакерке, выпавшей из рук его мучителя; при этом весь табак рассыпался по земле.
— Так же быстро прольется по земле и кровь твоего народа, — спокойно сказал посланный, поднимая табакерку и пытаясь собрать просыпавшийся табак.
— Слушайте, — проговорил Молимо слабым, дрожащим голосом. — Ваш вождь требует скота, зная, что его больше не осталось, что у нас едва ли найдется хоть одна корова, молоком которой можно было бы напоить грудных младенцев, лишенных матери. Он также требует девушек, но если мы их отдадим, нашим юношам не на ком будет жениться. Отчего же это происходит? Оттого, что злой ястреб Лобенгула ощипал нас уже до самых костей; он живьем сдирал с нас мясо. Из года в год его воины грабили и убивали, пока от нас ничего не осталось. Теперь же он требует того, чего мы не можем дать, просто желая затеять с нами ссору и окончательно уничтожить нас. Нам нечего больше дать Лобенгуле. Вот мой ответ.
— В самом деле? — насмешливо возразил посланец. — Откуда же взялся фургон, нагруженный всяким добром и запряженный волами, который я вижу вон там? Да, — прибавил он многозначительно, — фургон, нагруженный такими вещами, которые мы видывали в Булавайо. Ведь Лобенгула тоже иногда покупает у белых товар. О, ничтожный вождь макаланга! Слушай же: уступи нам фургон с этим грузом, с волами и лошадьми, и хотя это весьма незначительная дань, мы готовы удовлетвориться и ничего больше не потребуем в течение этого года.
— Разве я могу отдать вам то, что принадлежит белым людям, моим гостям? — спросил Молимо. — Убирайтесь вон, пока целы, или я прикажу прогнать вас как собак.
— Хорошо, мы уйдем, но знай же, что мы очень скоро вернемся обратно и покончим с вами, чтобы навсегда избавиться от этих долгих и утомительных путешествий, которые нам ровно ничего не дают. Идите, собирайте свое зерно, жители Бамбатсе, ибо, клянусь вам именем Лобенгулы, это будет ваша последняя жатва!
Толпа, внимавшая словам матабеле, затрепетала от ужаса, но в старого Молимо они, казалось, только влили пророческую силу. Он постоял с секунду, устремив взор в голубое небо и вытянув руки кверху, словно для молитвы. Затем он заговорил совсем иным, ясным и спокойным голосом, не похожим на его собственный:
— Кто я такой? — сказал он. — Я Молимо из Бамбатсе, принадлежащего макаланга. Я промежуточная ступень между ними и небесами. Я сижу на верхней ветке дерева, под которым они укрылись, и оттуда внимаю словам Мунвали. То, что для вас кажется ветром, для меня является голосами, нашептывающими в мое духовное ухо. Когда-то мои предки были великими властителями, господствовавшими над всей здешней землей, и назывались Мамбо. Это также и мое почетное имя. Мы жили мирно, возделывали землю и никому не причиняли вреда. Но вот вы, дикие зулусы, пришли к нам с юго-востока, оставляя за собой кровавый след. Из года в год вы грабили и разоряли нас; вы уводили наш скот, убивали наших людей, захватывали наших девушек и детей, превращая их в своих жен и рабов, и вот что осталось от великого племени, от житницы, полной зерен жизни, — горсточка людей. И ту вы хотите проглотить теперь. Но я говорю вам, что этому не бывать; как бы то ни было, я могу сказать нечто вашему королю в ответ на его послание. Передайте ему, что так говорит старый мудрый Молимо из Бамбатсе!
Я вижу его преследуемого, подобно раненой гиене, по рекам, в лесной чаще и в горах. Я вижу его умирающим в страданиях и нищете; но могилы его я не вижу, ибо ни один человек не знает, где она. Я вижу, как белые отнимают его землю и его добро; да, белым людям, а не его наследнику будет его народ оказывать почести. От всего его величия и его мощи останется только одно: проклятие, тяготеющее над именем его из рода в род. И еще я вижу мир и спокойствие в моей стране, среди моих детей.
Старик помолчал, потом добавил:
— Вот моя весть вашему вождю. Несите ее ему и убирайтесь немедля. А тебе, жестокий пес, Мунвали говорит устами своего Молимо: я не подниму на тебя руки, но тебе не суждено больше увидеть лица своего повелителя. Теперь убирайся вон и поступай как знаешь!
В первую секунду матабеле казались немного испуганными, и Бенита ясно слышала, как один из них сказал своим товарищам:
— Старый колдун заворожил нас. Он околдовал Великого Слона и весь его народ. Не убить ли нам его?
Но старший из них овладел собой и ответил со смехом:
— Так вот зачем ты, старый предатель, призвал сюда белых людей — для того, чтобы устраивать заговоры против трона Лобенгулы!
Он повернулся и внимательно посмотрел на мистера Клиффорда и на Джейкоба Мейера, потом прибавил:
— Слушайте, ты, Серая Борода, и ты, Черная Борода, я предам вас такой смерти, о какой вы еще и не слыхивали. Что же касается этой девушки, так как она красива собой, она скоро будет варить пиво для инкоси или попадет в число его жен — если только он не пожелает отдать ее мне.
Еще секунда, и все было кончено!
Джейкоб Мейер, все время вполне хладнокровно слушавший хвастливые и угрожающие речи дикаря, сразу встрепенулся, как только он заговорил о Бените. Его темные глаза вспыхнули, бледное лицо приняло жестокое выражение. Он выхватил из-за пояса револьвер и выстрелил, почти не целясь. В ту же секунду мертвый или умирающий матабеле упал на землю.
Пораженные присутствующие не шевелились. Хотя смерть в этой стране была для них делом вполне привычным, внезапность этого поступка совершенно ошеломила их. Резкий контраст между видом цветущего, полного жизни воина, стоявшего перед ними мгновение назад, и безжизненной черной массой, упавшей на землю, был так ярок, что это поразило их воображение. Он лежал на земле, а Мейер стоял над ним с дымящимся револьвером в руках и смеялся.
