Владимир Нефф - У королев не бывает ног
— Я вижу один-единственный путь, — сказал Джербино, хитро и многозначительно ухмыляясь в свою густую бороду.
— Какой?
— Еще раз посетить евреев, хорошенько потрясти их, подпалить им бороды, надеть на пальцы колодки, чтобы у них развязались языки и чтоб они рассказали нам, где прячут свои сокровища, одного-двух для острастки можно и повесить, нескольким младенцам разбить о стенку головки, кое-кого из их дочек отдать желтой гвардии на забаву и так далее и тому подобное, и неуклонно продолжать все это до тех пор, пока требуемая сумма не будет собрана. Это единственно возможный выход. Так всегда делалось в трудные времена. А я считаю, что нынешний момент — без преувеличения один из труднейших. Поэтому быстрее в поход на евреев!
— Этого я не допущу! — воскликнул Петр.
— Я тоже этого не допущу, — раздался сверху женский голос.
На верхней площадке лестницы, ведущей с пустой галереи в зал заседаний, появилась герцогиня-вдова, держа за руку блаженную Бьянку. Герцогиня с ног до головы была в черном, что делало ее стройную величественную фигуру еще стройнее; на герцогине не было никаких украшений, если не считать одного-единственного перстня с большим черным камнем, — ни серег, ни колье, ни брошей, а на гладко зачесанные белокурые волосы было наброшено черное покрывало. Бьянка тоже была в черном, в черных вязаных митенках на красных испачканных лапках. Чтобы не упасть с лестницы, левой лапкой она приподнимала юбку, из-под которой виднелись ее жалкие кривые и пухленькие ножки, обтянутые черными шерстяными чулками. В Страмбе говорили, что герцогиня Диана везде появляется в ее обществе только для того, чтобы уродство Бьянки должным образом оттеняло ее одухотворенную красоту, создавая выгодное для герцогини сравнение в ее пользу; теперь же, при появлении госпожи и Бьянки в зале заседаний, когда они медленно спускались по лестнице, для всех это стало бесспорно, потому что блаженная, прежде чем встать на очередную ступеньку всей ногой, неуклюже покачивалась, всякий раз носком черного башмачка нащупывая нижнюю лесенку, сосредоточенно при этом морщила лоб и кривила рот; зато герцогиня Диана спускалась вниз плавно и грациозно, будто она не шла, а плыла на облаке, подобно деве Марии, возносящейся на небеса; нет, право, она даже не спускалась, не двигалась, ее походка напоминала какой-то мифический танец, полный очарования и достоинства, это было ритмическое сошествие на землю, это было явление Королевы и Жрицы, и лестница в эти мгновения утратила свое обычное назначение связующего звена между галереей и залом; казалось, она нужна здесь только для того, чтобы на ней появлялась упомянутая Королева или Жрица.
Медленно прошествовав до середины лестницы, герцогиня Диана остановилась.
— Господа, — обратилась она к членам Большого магистрата, — я втайне слушала все ваше заседание с самого его начала и вынуждена признаться — я потрясена. Я полагала, что одним мановением руки вы устраните ту несправедливость, из-за которой была оскорблена честь моей несчастной дочери, что произошло по вине этого странного господина, который — да не допустит этого бог — должен был стать ее мужем; я надеялась, что вы без промедления из своих личных средств наберете требуемый выкуп, а вы ссылаетесь на дешевизну дубленых кож, ввозимых из заморских стран, и видите единственную возможность в том, чтобы снова грабить уже ограбленных евреев. Благодарю вас, господа, за то, что вы вообще уделили внимание инциденту, произошедшему с моей бедной дочерью, и прошу вас больше этот вопрос не обсуждать. Выкуп я заплачу из собственных средств, вернее, из приданого моей любимой дочери. Вопрос о том, кто повезет эти деньги в Перуджу, я тоже решила сама. Я посылаю туда единственного человека, который по праву пользуется таким уважением и авторитетом, что перуджанцы не осмелятся поднять на него руку, а именно — моего личного исповедника и духовного наставника, отца Интрансидженте.
Она плавно спустилась еще на несколько ступенек и опять замерла.
— Сударь, — произнесла она, обращаясь прямо к Петру, — надеюсь, у вас хватит такта, чтоб.. на сей раз не встречать мою дочь. Потому что если вы это сделаете, может случиться, что вы, несчастье Страмбы, вместо моей дочери дождетесь еще одного связанного и испачканного нечистотами солдата.
— Не хотела бы я видеть, как ты останешься на бобах, Петр! — вдруг взвизгнула своим пронзительным голоском Бьянка. — Madonna mia, вот это будет конец! Ты, болван, зря протираешь подошвы, попомни мои слова! Тебе придется еще хуже, чем засранцу Гамбарини.
Было видно, как на последних словах своей безумной спутницы вдовствующая герцогиня рассердилась и дернула ее за руку: она явно все еще симпатизировала Джованни, несмотря на его поражение. Потом она гордо и величаво прошла, словно проплыла, до самой двери и покинула зал заседаний, после чего Петр встал и произнес следующее:
— Выходит, я странный господин и несчастье Страмбы. Пожалуйста, господа, те, кто с этим мнением герцогини Дианы согласен, поднимите руки.
Ни одна рука не пошевелилась, более того: судьи спрятали свои руки, кто куда только мог, один за спину, другой на них сел. Джербино прикрыл их своей длинной бородой, так что если раньше казалось, будто герцогиня — безногая и плывет на облаке, то теперь члены Большого магистрата выглядели безрукими.
— Странный господин, несчастье Страмбы, — повторил Петр, не сознавая, что этим повторением дает всем понять, как прозвища, которыми его наградила вдовствующая герцогиня, обижают и сердят его. — Следовательно, несчастьем Страмбы был не capitano, в бытность которого вся Страмба жила в страхе и ужасе, отчего именно я, странный господин, вас избавил; несчастьем Страмбы, следовательно, был не Джованни Гамбарини, да будет проклято имя его, против которого восстала Страмба, избрав на его место меня, а я, странный господин, который не вправе даже встретить свою невесту! Ну что же, я не буду упрямиться и откровенно признаюсь, что начало моего правления было неудачным и последнего события, то есть ареста принцессы Изотты и кардинала Тиначчо в Перудже, нельзя было допустить. Но бессмысленно рыдать над пролитым молоком; этот инцидент есть следствие того, что я твердо и неуклонно придерживался только своего единственного и верного понимания принципа справедливости, разума и правды; все можно было бы уладить быстро и просто, без оскорблений, упреков и взаимных обид, если бы в казне для подобных непредвиденных случаев нашлись бы соответствующие резервы. Вы, господа, умыли руки, так что неумытым среди вас остался один я, странный господин и несчастье Страмбы; только кто же несет ответственность за эту пустую казну, я или вы? Свой титул я получил несколько недель назад, в то время как вы, во всяком случае большинство из вас, сидите здесь уже долгие годы; как же вы могли допустить, чтобы государственные финансы оказались в таком состоянии, когда единственным источником дохода остаются евреи, младенцам которых разбивают головы о стенки? Зачем вы здесь, о чем печетесь, что решаете, о чем совещаетесь, для чего произносите речи? Ну так вот, господа, теперь дела государственных финансов Страмбы я возьму в свои руки и клянусь, что за полгода казна будет полна.
