Операция «Сентябрь» - Сергей Дмитриевич Трифонов
Странно, Шперкович больше за брошью не приходил, а бандитам вырвать её под пытками не удалось. Хотя антиквар, по словам кузины, человеком был мягким и пыток бы не выдержал.
Обе версии жизненные. Но возможна ли иная? Возможна, если вмешался кто-то третий. А могло случиться так, что антиквар не знал, где замурована коробка с брошью? Маловероятно. Но чем чёрт не шутит…
Докурив третью папиросу, Нестеров повесил на плечо «ППС»[10], оглядел ещё раз лавку и направился к выходу. Уже ступив на приступок, он заметил, как в щели половых досок что-то блеснуло. Скорее всего, осколок стекла, мелькнуло в голове. Но профессиональная привычка всё перепроверять заставила вернуться. Достав нож, он встал на колени и извлёк из щели простенькое золотое колечко с маленьким камушком голубовато-серого цвета. Повертев его, Нестеров сунул колечко в нагрудный карман и покинул лавку.
Директора телефонной станции на месте не оказалось. Предъявив удостоверение немолодой секретарше в приёмной, Нестеров попросил пригласить кого-либо из руководителей. В приёмную вошёл капитан с эмблемами связиста, в зелёного цвета вязаной шерстяной безрукавке поверх гимнастёрки, среднего роста, крепко сбитый, лицо мужественное, большие крепкие руки. «Такими руками, — подумал Нестеров, — не провода соединять, а рельсы гнуть». Всё в этом капитане вызывало уважение. Вошедший представился:
— Главный инженер капитан Семашко.
Нестеров также представился и показал удостоверение.
— Товарищ капитан, мы могли бы где-нибудь побеседовать?
— Конечно, пойдёмте ко мне, вторая дверь направо.
В узком тёмном кабинете, заставленном бухтами телефонного провода, помещались только небольшой письменный стол со старой, польского производства настольной лампой и двумя телефонными аппаратами, узкий кожаный диван и в углу — стоячая вешалка для одежды, на которой висела видавшая виды серая офицерская шинель.
— Присаживайтесь, — капитан указал Нестерову на диван. — Вы сегодня чего-нибудь ели?
Голодный Нестеров честно признался:
— Утром чаю попил с бутербродом, — он улыбнулся, — или вернее, бутерброд с салом запил кружкой чая.
— Всё ясно, — капитан достал из верхнего отделения стола бумажный пакет и короткий немецкий штык-нож, — давайте-ка порежьте, а я пока схожу, чайник поставлю.
За бутербродами со свиной домашней колбасой, чаем и папиросами офицеры кратко поведали друг другу о военном лихолетье. Поблагодарив за угощенье, Нестеров спросил:
— Можно установить номера, с которых звонили антиквару и его кузине, и по каким номерам звонили они в последнее время?
— Конечно, можно. И владельцев номеров установим, будь они хоть организациями, хоть частными лицами. Пойдёмте в операционный зал, там у каждой дежурной телефонистки имеется журнал регистрации звонков.
В длинном, заставленном аппаратурой зале, работали четыре телефонистки. Офицеры подошли к молодой симпатичной девушке, её вьющиеся белокурые волосы почти полностью были скрыты двумя большими наушниками. Тонкие, длинные, словно у пианистки, пальцы непрерывно бегали по панели, вонзая штекеры в разные гнёзда разъёмов. При этом она успевала через микрофон общаться с абонентами и улыбалась. Главный инженер потрогал её за плечо. Она вздрогнула, обернулась, сняла наушники и, увидев милиционера, как показалось Нестерову, на мгновенье растерялась, но быстро взяла себя в руки и мило улыбнулась.
— Малгожата, — обратился к ней главный инженер, — ты работала в пятницу?
— Да, я. А что-то случилось? — её кукольное личико выражало удивление.
— Будьте добры, — попросил Нестеров, пропуская мимо ушей её вопрос, — посмотрите, кто в тот день звонил по этому телефону и кому звонил данный абонент.
Он положил на стол записку с номером телефона погибшего антиквара, и когда девушка взяла записку в руки, Нестерова будто ток прошиб. На безымянном пальце её правой руки сверкнул маленький золотой перстенёк с халцедоном, точно такой же, как подобранный на полу в антикварной лавке и лежавший в нагрудном кармане гимнастёрки Нестерова.
— Какая прелесть! — воскликнул он. — Небось, кавалер подарил?
Щёки девушки заалели, она смущённо ответила:
— Так, пан капитан, рыцарж[11] мой.
Девушка открыла нужную страницу оперативного журнала и написала на вырванном из блокнота листке номера телефонов абонентов, звонивших в тот трагичный день антиквару, и номера, по которым звонил погибший. Поблагодарив телефонистку, Нестеров вслед за главным инженером спустился на первый этаж.
— Слушай, капитан, установи как можно скорей этих абонентов. И можно поглядеть личное дело этой милой пани?
Связист улыбнулся и подмигнул Нестерову.
— Что, Москва, понравилась дивчина? У нас, брат, таких много. Пошли в отдел кадров.
Нестеров читал личное дело и делал пометки в блокноте. Малгожата Карпович, 1922 года рождения, место рождения — Вильно. Образование среднее. Не замужем. Отец — Збигнев Карпович, 1896 года рождения, г. Новогрудок, майор Войска Польского, командовал запасным пехотным батальоном, пропал без вести в сентябре 1939 г. во время боёв с немцами под Кельцем. Мать — Мария Карпович, в девичестве Квятковская, 1902 года рождения, из обедневшей шляхты Виленского воеводства, проживает с дочерью. Дядя Малгожаты — Бронислав Эдуардович Квятковский, 1894 года рождения, старший брат её матери, профессор виленского университета, ныне преподаёт в городской мужской гимназии русский язык и литературу.
— Слушай, друг, — прощаясь, попросил Нестеров, — вызнай про её кавалера. Кто, да что, да где живёт? Не хочу, понимаешь, пугать девушку расспросами. Ну, спасибо тебе за всё. Бывай, до встречи. Жду звонка.
Выйдя на залитую сентябрьским солнцем улицу, Нестеров глубоко вдохнул наполненный запахом увядавшей листвы воздух, поправил на плече автомат и, сориентировавшись, широко зашагал в сторону райотдела милиции. Интересно, думал он, колечко телефонистки краденное или купленное. Будь оно неладно, колечко это! Возможно, оно ключик к ещё одной версии убийства антиквара. Какими силами все эти версии отрабатывать?
4
Капитан Стойко вместе с лейтенантом Антанасом Каулакисом из райотдела МГБ уже четвёртый час без перерыва выслушивали показания потерпевших от преступных деяний банды Слона, по документам — Адама Шперковича. Согласились дать показания восемь человек, все они были литовцами или белорусами с ближних и дальних хуторов. Потерпевшие от бандитов поляки от дачи показаний отказались.
Картина вырисовывалась незамысловатая, но в кровавых тонах: бандиты, вооружённые советскими автоматами и облачённые в польскую довоенную форму, являлись на хутора, описывали имущество, скот, птицу и устанавливали оброк, который хуторяне должны были платить продуктами дважды в месяц. Тех, кто отказывался, убивали, скот и птицу резали, хутор сжигали. За год от рук варваров погибло более пятидесяти человек, в том числе женщин, детей и стариков, сгорело семь хуторов. Несколько попыток чекистов и
