Три мушкетера. Д'Артаньян - Кристин Фере-Флери
– Не медля ни секунды.
Анна Австрийская высвободила руки, сняла колье с бриллиантовыми подвесками и вложила его в руки герцога.
– Уезжайте. И больше не возвращайтесь, молю.
Мушкетеры тактично ждали в уголке двора. Они, как и королева, вслушивались в шаги герцога Бекингема, звучавшие все глуше, глуше. Тишина. Анна справилась с подступающими слезами, высоко подняла голову и приблизилась к мушкетерам.
– Отныне мы связаны общей тайной, – растроганно сказала она. – Мне не хватит жизни, чтобы отблагодарить вас. Если когда-нибудь вам нужна будет помощь королевы Франции, она в вашем распоряжении.
Мушкетеры переглянулись, Арамис сделал шаг вперед и почтительно поклонился.
– Боюсь, Ваше Величество, что помощь нам понадобится гораздо раньше, чем вы могли бы подумать. У аббатства Валь-де-Грас есть еще одна жертва заговора. Мушкетер, которому должны отрубить голову за преступление, которого он не совершал.
Стояла глубокая ночь, когда д’Артаньян наконец добрался до дома Бонасье. Ни в одном окошке не горел свет, все погрузилось в тишину. Констанция, должно быть, уже спала. Он не решился постучать к ней в дверь, поэтому отвел лошадь в конюшню, расседлал и собрался подняться к себе в мансарду, но тут увидел, что дверь, выходившая во двор, приоткрылась. Из нее выглянула Констанция в накинутой на плечи шали и со свечкой в руке, лицо у нее было усталое и встревоженное. Она испуганно и с мольбой взглянула на гасконца.
– Ну что? – шепотом спросила она.
Молодой человек постарался сразу же ее успокоить.
– Королева благополучна…
– Слава тебе, Господи! – прошептала девушка.
Луна освещала белые простыни на веревках, влюбленные стояли словно в маленьком полотняном шатре, и ветер потихоньку шевелил его стены. Крайняя усталость д’Артаньяна, а может, милое лицо Констанции, на которое он смотрел, помешали ему заметить силуэт, обрисовавшийся на одной из подвешенных вышитых скатертей. Шпион кардинала нес службу. Констанция была приближенной королевы, и по приказу кардинала за служанкой наблюдали. А следил за ней тот самый человек, на приставания которого она жаловалась д’Артаньяну. Мадемуазель Бонасье прогнала его, но каждый ее шаг становился известен кардиналу. И каждое слово. Если только, конечно, шпион мог его расслышать. А этот вечер, к несчастью, дал негодяю подобную возможность.
– Все было горестно и трогательно, – пылко повествовал гасконец. – Они стояли друг напротив друга, дрожа и трепеща. Королева попросила: «Уезжайте, ваш отъезд станет знаком вашей любви». Он тоже попросил у нее что-нибудь в знак любви, и она отдала ему колье с подвесками. Уходя, герцог Бекингем сказал королеве очень красивые слова: «Я вас покидаю, но вы всегда со мной».
– Как грустно, – вздохнула Констанция.
Д’Артаньян сказал мечтательно:
– Конечно, вы правы! Она должна была его поцеловать.
– Я такого не говорила, – возмутилась Констанция. – Жизнь королевы не принадлежит ей, вы знаете об этом? Она принадлежит Франции!
Гасконец наклонился к девушке и почувствовал ее дыхание у себя на щеке.
– Знаю. Хорошо, что вы не королева… Констанция… Я вижу, что тронул ваше сердце… Вы покраснели.
– Нет!
– Да, – настаивал д’Артаньян, которому очень нравилось ее поддразнивать.
– Если я и покраснела, то из скромности! Из-за ваших комплиментов и взглядов, – заявила она.
Молодой человек расхохотался.
– Я вам не верю.
Он обласкал ее с головы до ног нежным взглядом и, сказав «Спокойной ночи, Констанция!», двинулся по двору.
Веселый голосок окликнул его:
– Лестница с другой стороны!
– Я знаю, – соврал д’Артаньян и гордо развернулся на каблуках в противоположном направлении.
Даже влюбленный мушкетер никогда не уронит свое достоинство.
Глава X
Походка человека говорит о состоянии его души – по шагам легко понять, решителен он или нетерпелив, ленится, устал, огорчен, а может, в любовном ожидании.
Или в гневе.
В это утро король Людовик XIII шел по коридорам дворца так, словно его сопровождал грозовой ветер. Все, кто попадался ему на пути, вжимались в стену, надеясь с ней слиться.
Обычно при дворе французского короля каждый стремился быть замеченным государем, но наступал день, когда всем хотелось стать невидимками.
В покоях Анны Австрийской фрейлины и горничные завершали туалет королевы. Констанция пудрила плечи, вторая камеристка застегивала корсаж из плотного шелка с золотыми арабесками. Внезапно дверь распахнулась, и бурей влетел король, топча сапогами паркет. Можно подумать, он отправлялся на войну. Королева встревоженно обернулась. Камеристки, присев в низком реверансе, поспешно покинули комнату. «Будет гроза», – подумали они. Пережидать громы и молнии лучше в надежном убежище.
– С кем вы виделись вчера в аббатстве Валь-де-Грас? – спросил Людовик без околичностей.
Королева предчувствовала, что придется пережить нечто подобное, и всеми силами старалась сохранить безмятежное спокойствие.
– Я виделась с аббатом Арну. Но…
– А может, с герцогом Бекингемом в сутане?
– О чем вы? – спросила королева, побледнев.
– О том же, о чем говорит весь Париж!
Король бросил перед женой мятый листок, который до этого сжимал в кулаке: карикатуру с обнявшимися королевой и Бекингемом.
Ришелье с утра вручил ее королю. А ведь Людовик готов был помиловать Атоса, мушкетера, которого обвиняли в убийстве, чтобы доставить удовольствие Анне…
У Людовика перед глазами стояла утренняя сцена, раскаляя его ярость добела.
– Я хочу поговорить с вами, ваше преосвященство.
– Я тоже, сир.
– Капитан де Тревиль вчера и королева сегодня утром умоляли меня помиловать шевалье Атоса…
– Боюсь, Ваше Величество, вам не сообщили всех подробностей этой истории. Следствие обнаружило, что убитой была графиня Изабель де Валькур. Замять это преступление – значит, создать прецедент.
– Действительно, неприятно. Мне это крайне неприятно.
– Боюсь, сир, это не единственная плохая новость. Мне придется коснуться весьма щекотливой темы… Весь Париж говорит о королеве и герцоге Бекингеме. Я уверен, королева не злоумышляет ни против короля, ни против собственной чести. Но вот, что мои люди только что сорвали со стены городского дома.
Анна Австрийская взяла листок двумя пальцами, взглянула и отбросила с отвращением.
– Уж не кардинал ли вручил вам эту гнусность? – спросила она.
– Не имеет значения. Вы не ответили на мой вопрос, мадам.
– Значит, он. И в чем же меня обвиняет подколодный змей?
– В том, что вы подарили бриллиантовые подвески англичанину в знак любви, – произнес король, стиснув зубы.
Он устремил на Анну пронзительный взгляд. Она поднялась и не спеша подошла к небольшому секретеру, украшенному инкрустациями. Открыла его и достала ларчик, где хранилось колье, повернулась к королю и протянула ему. Возможно, руки у нее дрожали. Король бы не поклялся, что нет. Но отчего? От страха? От стыда? От негодования? Невозможно сказать, ведь лицо ее выражало спокойствие и голос был ровный.
– Вот они, – произнесла Анна. – Откройте ларец, если так мало мне доверяете.
Предложение застало Людовика врасплох, он заколебался. Взгляд, обращенный к нему, был светел и серьезен. В нем не было обмана.
– Откройте, проверьте, – настаивала королева. – И покажите, сколь мало у вас ко мне уважения, если слова супруги значат меньше слов первого встречного.
На этот раз невольно вздрогнул король. Как же ему хотелось открыть ларчик и распроститься с гложущей ревностью, однако он не решился. Людовик знал – Анна не простит
