Мариена Ранель - Маски сброшены
— Его сиятельство граф Владимир Елисеевич Вольшанский, — продолжала Елизавета.
Владимир вежливо поклонился.
«Глупец! Невежда! — пронеслось у него в голове. — Те же глаза цвета сверкающих звезд на ночном небе, что и у матери. Тот же проникновенный взгляд, который словно будоражит тебя изнутри. Их родство очевидно! И как только я мог принять его за кого-то иного, кроме сына княгини?»
— Мы знакомы с графом Вольшанским всего лишь несколько дней, объяснила княгиня Елизавета сыну, — но он уже успел завоевать мою симпатию. Граф очень интересный человек. Он много путешествовал и много повидал. К тому же он приятный собеседник.
— Весьма польщен вашими похвалами, сударыня, — сказал Владимир.
— И должен вам сказать: заслуженными, — признал Алексис, — поскольку матушка обычно не особенно щедра на похвалы.
— C'est deux fois agreable,[17] — заметил Владимир. — Но оставим похвалы. С вашего позволения, сударыня, я хотел бы предложить вам и этому обаятельному молодому человеку немного прогуляться по вестибюлю, пока продолжается антракт.
— Avec plaisir,[18] — произнесла Елизавета.
— Nous acceptons votre invitation,[19] — подтвердил Алексис.
Они вышли в вестибюль, заполненный почитателями оперы, которые не без пользы проводили здесь время антракта. Одни из почитателей щеголяли своими нарядами, другие — делились светскими новостями либо впечатлениями от оперы, третьи — пытались уединиться от любопытствующих взоров, насколько это было возможно, и обменяться любовными фразами либо передать тайное послание.
Быстротечное время антракта Елизавета, Алексис и Владимир провели в обычной, ничем не примечательной светской беседе. Впрочем, беседой подобное времяпровождение вряд ли можно было назвать. То и дело им приходилось прерываться, встречая своих знакомых и обмениваясь с ними несколькими приветственными фразами. Из сего следует, что беседы как таковой у них не получилось. Затем они вернулись в свои ложи и продолжили слушать оперу.
После окончания оперы Владимир предложил Елизавете и её сыну отвезти их до дома в его экипаже. Они с удовольствием согласились. Тем более, что их собственный экипаж был неисправен, к большой удаче для Владимира.
— Как вы находите оперу, граф? — поинтересовалась Елизавета.
— Оперу?
Владимир немного сконфузился, поскольку в то время, когда на сцене происходила опера, был всецело поглощен совершенно посторонними вещами.
— По-моему, весьма скучна, — высказала свое мнение Елизавета. — Вам так не кажется?
— Пожалуй.
— Вынуждена с превеликой грустью признать, что на этот раз итальянская опера не оправдала моих ожиданий. А эта молодая особа, исполнявшая главную партию… Ее голос оставляет желать лучшего. Кроме того, она сфальшивила в некоторых местах. Это возмутительно!
— Матушка очень требовательна во всем, что касается музыки, — объяснил Алексис. — Она сама виртуозно играет на фортепиано. А какой у неё голос! Просто заслушаешься!
— Алексис exagere[20], - возразила Елизавета. — В нем говорит сыновняя любовь. А она немного искажает его истинное представление о моих талантах.
— Pas du tout,[21] — возразил Алексис. — И если бы вы, граф, имели удовольствие услышать игру и голос моей матушки, вы бы со мной согласились.
— Надеюсь, мне представится такой случай.
— Непременно, — с очаровательной улыбкой произнесла Елизавета. — Если вы изъявите желание посетить наш дом, то обещаю сыграть для вас, граф.
— С превеликим удовольствием послушаю вас. А я в свою очередь обещаю рассказать вам о том, что так заинтересовало вас при нашей первой встрече.
— Однако мы уже подъехали к нашему особняку, — заметил Алексис.
— Большое спасибо, граф, что предоставили нам свой экипаж, поблагодарила Елизавета.
— Не стоит благодарить за такую безделицу. Напротив, это я должен благодарить вас за чудесный вечер, проведенный в вашем обществе.
Они распрощались. Владимир проводил их долгим взглядом до главного входа. Когда они скрылись, он дал команду кучеру «Трогай!», и его экипаж помчался дальше.
Около роскошного светлого особняка, отстроенного по проекту Росси, экипаж остановился. Этот особняк принадлежал графу Владимиру Вольшанскому. Владимир с окрыленной легкостью спрыгнул с подножки и подбежал к главному входу. Встретивший его камердинер взял у него цилиндр и трость и между тем сообщил, что в гостиной его ожидает Василий Узоров.
Едва Владимир вошел в гостиную, как Узоров его спросил:
— Ну, как опера? Извини, что не составил тебе компанию. Но у меня, сам знаешь, было очень важное свидание.
— Почему ты мне не сказал, что у неё есть сын? — спросил Владимир.
— У кого — у нее? Какой сын? — не понял Узоров.
— У княгини Ворожеевой, разумеется. Взрослый сын.
— Ах, вот оно что! Да, кажется, у неё есть сын. Но я думал, тебя интересует дама, а не её чадо.
— Меня интересует все, что касается её. Как ты мог умолчать о столь важном факте, как сын?
— Но, Вольдемар, ты меня не спрашивал об этом! И потом, наличие детей у замужней дамы, даже если она давно не живет с мужем, вполне естественно. Правда, о её сыне мне почти ничего неизвестно.
— Он такой взрослый. А она довольно молода для его матери. Они совсем не смотрятся как мать и сын. Когда я увидел их вместе, я было подумал, что они…
— О, не может быть! — с иронией произнес Узоров, догадавшись, что он имеет в виду.
— Может! Я чувствую себя ужасно глупо!
Узоров задорно рассмеялся.
— Вольдемар, неужели ты принял его за любовника? — сказал он. — Ну, или, скажем, за возлюбленного, за поклонника, если тебе не по душе это слово. Приревновать к сыну — это немыслимо!
— Откуда я мог знать, что он её сын? Она так смотрела на него. Было отчего приревновать!
— Надеюсь, они ни о чем не догадались?
— Кажется, нет.
Друзья от души позабавились над этой ситуацией, при этом каждый внес вою лепту замечаний и насмешек. Только тогда Узоров заметил выражение счастья на лице Владимира.
— Что с тобой, Вольдемар? — спросил он. — Ты прямо весь светишься!
— Она подала мне надежду, — просто объяснил тот. — К тому же она почти пригласила меня к себе. Она сказала: «Если вы изъявите желание посетить мой дом…» А это означает, что я могу, не опасаясь ничего, пожаловать к ней с визитом.
— Подала надежду! Почти пригласила! — неодобрительно фыркнул Узоров. Нашел, отчего радоваться!
— Василь, ты когда-нибудь любил по-настоящему?
Тот ничего не ответил. Но от этого вопроса его лицо сделалось серьезным, немного задумчивым и грустным. Исчезла куда-то веселость.