Бенджамин Рошфор - Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2

Он имел несчастье появиться в лагере в час, когда история его изменилась, лагеря я хочу сказать.

Надо сказать, что никто ничего не понял из его речи, но его жесты, возмущение, непонятная добродетель, сильный голос, искусство ставить точки над i, его бледность - всего этого было достаточно, чтобы вожди индейцев поняли, не понимая слов: баррели рома и портреты Людовика XVI ускользнут, если они не уступят требованиям этого человека. Они согласились и вновь вернулись в вигвам, где Большая Борзая уже спал. Успокоенный Тюльпан, чтобы продолжить прерванный разговор, слегка встряхнул добряка.

- Мы остановились на вашей супруге, - начал он, - положившей Священную Библию в ваш рюкзак.

- Как же, она была очень набожна, моя бравая Фелиция. Просто сама доброта. Я часто упрекал её за то, что отправила меня умирать на войне, но что вы хотите? Возвращение во Францию меня удручало, и она тоже.

- И я знал одну Фелицию, - сказал не без ностальгии, Тюльпан, которому это имя напомнило раннее детство, его быстрое взросление, разборки с Картушем, его друга Гужона Толстяка, убитого в сражениях на Корсике пять лет назад из-за ошибки гнусного полковника Рампоно, предместье Сен-Дени, откуда он ушел в десять лет с узелком на плечах, чтобы вернуться туда ещё лишь раз, шесть лет спустя, тайком ...

- Это моя приемная мать. Однажды, очень молодым я её покинул, чтобы повидать свет, но, когда я вновь проезжал через Париж после войны на Корсике ... и дезертиром, как и вы, я не нашел в Сен-Дени места, где мы жили.

- Предместье Сен-Дени? А что за улица?

- Улица Грене, номер 20

- А я с улицы Косонери, рядом, да? Могли бы быть знакомы.

- Вот это да, - рассмеялся Тюльпан.

- Ее как звали, вашу приемную мать? Может быть, я её знал.

- Последнее время - Фелиция Пиганьоль.

- Пиганьоль? Вы сказали - Пиганьоль? - переспросил Большая Борзая с внезапно поглупевшим видом.

- А прежде, до того как я её узнал, Фелиция Донадье. Ее муж погиб в Канаде ... как и вы...

- Подожди, мой мальчик, я не погиб..., - начал тот, возбуждаясь.

- Тот тоже.

- Ба, отлично! Это же я!

- Кто?

- Кто? Виктор Донадье. Донадье Виктор. Одним словом, солдат Донадье Виктор. Муж Фелиции. Каково! - заключил он, с невороятной легкостью вскочив и раскрыв объятия, устремив глаза к небу, как бы беря Великого Маниту в свидетели своих слов:

- Каково! Я тот, кто, будь я там, считался бы твоим приемным отцом. Обнимемся, сын мой!

- Лучше поздно, чем никогда, - сказал Тюльпан, в свою очередь вставая и обнимаясь:

- Я лейтенант Тюльпан, мое имя - Фанфан. Я называл вас Тонтон и вы были героем моей юности, до того дня, когда я узнал, что вы не убиты.

- Фанфан, мой мальчик, я сожалею, что разочаровал тебя, не скажу, что постараюсь поступить лучше в следующий раз, но знай, моя нежность всегда с тобой, будто я вскормил тебя. Ах, луноподобный, что за встреча!

Затем, поразмыслив ещё немного на тему игры случая и судьбы и возможности двум параллелям однажды пересечься, индеец из предместья Сен-Дени спросил: - Но скажи мне, как ты узнал, что я не умер? От Пиганьоля?

- Он был лишь вестником ваших подвигов, Тонтон. Ах, эти рассказы о подвигах гренадера Донадье! Тысячу раз я замирал от страха в мгновения, когда вы героически гибли под стрелами ирокезов.

- Да, вот что постоянно стояло у меня перед глазами, - хмуро сказал ирокез. - Я не хотел, чтобы моя бедная Фелиция лишилась пенсии вдовы военного. И так достаточно грустно быть вдовой. Тем более, небогатой... А так и было! Вот что меня грызет теперь.

- Будьте покойны! Она имела свою пенсию.

- Вдовы?

- Да.

- Но ты же знал, что я не убит. Следовательно, Фелиция не могла быть вдовой.

- Официально она была ею. Но кто-то, не знаю как, знал правду! Граф Бальзак.

- Боже! Мой командир из Третьего Драгунского во-время этой чертовой войны.

- По чистой доброте, по христианской добродетели и человечности, пенсии, назначенные вдовам действительно погибших из его полка, были назначены и вдовам пропавших. Я узнал это от человека, называвшего себя Брат Анже и достойного этого имени. Он был моим ангелом-хранителем до самой смерти.

- Нас было шестеро, - сказал экс-Донадье Виктор после молчания, во-время которого, может статься, он от всей души благодарил за доброту графа де Бальзака, который, слава Богу, освободил от всех забот Фелицию.

- Шесть?

- Шесть пропавших. Во-всяком случае из моего полка.

- А пятеро других?

- Они погибли, - сказал Виктор, упомянув о здешнем влажном климате. Затем, вновь сев и погрузившись в мысли, они выпили ещё рому.

Снаружи гудело празднество, и Тюльпан, слегка взволнованный, спросил, действительно ли не снимут скальп с английского офицера, в чем Большая Борзая его уверил, бросив взгляд на происходящее снаружи, где занимались экзекуцией охотника-голландца, продавшего племени тускароса картуши, в которых порох был заменен на смесь муки с сажей. Голландец, пойманный и закованный шесть недель назад, ожидал визита одного английского генерала, в честь которого произошла бы экзекуция, теперь совершаемая с благословления Лафайета по случаю смены союзника. Как бы ни сомневался Тюльпан, что это не должно было понравиться генерал-майору, он ничего не сказал, постаравшись не раздражать Тонтона - ирокеза, который за двадцать лет стал настолько индейцем, что привык к подобным публичным развлечениям. Он скорее готов был ещё немного выпить рому, чтобы притормозить свое слишком живое воображение и не представлять сцену, восторженные крики с которой говорили сами за себя. Вернувшись после стольких лет забвения, Виктор - он же Большая Борзая - спросил его, действительно ли Фелиция вышла замуж за Пиганьоля, и услышал следующее:

- Пиганьоль, не имел никакой выгоды от вдовы, бесчестно спя с ней. Она тебе нравилась, а я уверен, что это было так, ибо это прекрасная наседка, женись, мой друг, женись. Если ты мне в этом поклянешься, я спокойно дезертирую.

Было видно, что Донадье даже на таком расстоянии испытывал острое чувство ответственности перед своей супругой, которую он покинул, заботясь о себе. И на круглой физиономии, раскрашенной разноцветными мазками, возникло классическое выражение наиплутейшего плута, признанного невиновным. Да, Пиганьоль действительно женился на Фелисите.

- Возблагодарим Господа! - воскликнул Большая Борзая, у которого чтение Священной Библии отточило лексику. - Сделал ли он её счастливой? Это меня давно беспокоит.

- Это скорее она сделала его счастливым, - ответил Тюльпан.

- А, хорошо! - молвил тот. И так как он помрачнел, Тюльпан вероломно спросил: