Михаил Голденков - Огненный всадник
Богуслав тут же распорядился не убегать от визиря Стефана Казы-ага, а дождаться его и заключить мир. Так и сделали. В обход Великого хана Орды, Богуслав и визирь лично договорились о перемирии, не подписав никаких документов, просто поклявшись на руке и сердце, по крымскому обычаю. И две армии мирно разошлись. Богуслав удалился во Львов, чтобы сменить опостылевший запыленный шлем на модную широкополую шляпу со страусиными перьями, а стоптанные походные ботфорты на белые туфли с красным каблуком. «К черту-дьяволу эту войну!» — ругался про себя Богуслав, все еще видя перед собой несчастного мальчика.
***Вдоль смоленской крепостной стены, охая и чертыхаясь, шел высокий худой человек средних лет, с бумажным намокшим списком в одной руке и тростью в другой. Мелкий моросящий дождь капал с мокрых краев его широкополой кожаной шляпы с высокой тульей, из-под которой длинными струями, словно продолжение дождя, ниспадали на плечи светло-льняные волосы. Долгие усы безжизненно обвисли. Человек осторожно ступал черными блестящими от воды ботфортами по наполовину прогнившим мокрым доскам настила, цокая языком, то и дело повторяя «холера ясна». То был Филипп Обухович, воевода Смоленска. А недоволен он был крайне запущенным состоянием смоленской фортеции, ее бастионами, запасами, да и самими людьми, заведовавшими делами города до его приезда.
К 1633 году состояние смоленской крепости было еще сносным. Однако через год, после осады города московским воеводой Шейным Ян Москоржовский, секретарь польного гетмана, изображая печальное состояние этой крепости, горько жаловался на нерадение властей, которые заботились лишь о собирании доходов с волостей, вследствие чего погибли многие замки смоленские и северские. Воеводой смоленским с 1625 по 1639 годы был Александр Корвин Гонсевский, и он поддерживал замок в порядке. После же в городе сменилось два воеводы: сын Гонсевского Криштоф и Георгий Глебович — последнего и сменил Обухович. Вот эти два последних «хозяина» и довели многострадальный замок Смоленска до полуразрушенного состояния.
Еще 25 сентября 1653 года писарь Великого Княжества Литовского Филипп Обухович, человек даровитый и энергичный, прибыл в город и, скорее всего, мог бы многое успеть сделать, но метивший на должность воеводы подвоевода смоленский Петр Вяжевич запер все ворота крепости на замок перед самым носом Обуховича. И только перед Калядами, 21-го декабря Обухович наконец-то въехал в городские ворота. При этом Вяжевич отдал городские ключи и знамя вовсе не ему, не Обуховичу, а смоленскому полковнику немцу Вильгельму Корфу. Дворянин же скарбовый Храповицкий не хотел сдавать Обуховичу ни хозяйства замкового, ни цейхгауза. Несмотря на королевские грамоты, подчиненные держали своего воеводу вдали от дел и даже пытались возбудить против него бунт среди шляхты и бедных вдов. «Добрая же у меня праца», — ворчал сам себе Обухович, но уступать не собирался.
Многочисленные донесения и слухи о готовящейся войне «отцы города» игнорировали, но Обухович еще в январе 1654 года отписал гетману, что, по всем данным, Москва собирается воевать и что «в Вязьму уже пушки доставлены, по дороге для царя готовят места остановок и погреба с напитками…» «Между тем смоленский замок имеет много дефектов, — писал далее Обухович, — выдачи на пехоту не было в течение 16 лет; разрушения в стене и валах не исправлены, пороху и фитилей очень мало, провианта нет…»
Януш Радзивилл обещал написать подскарбию литовскому о спешной высылке в Смоленск всего недостающего. Но дело ограничилось одними обещаниями, ибо, по собственным словам гетмана, во всей Литве нет и полусотни бочек пороху, а в виденском цейхгаузе — ни зернышка. Вновь и вновь писал Обухович в Вильну, чтобы прислали хоть что-то, хотя бы специалиста по пушкам, ибо лафеты городских орудий иные прогнили, а иные валяются на улицах ребятне на забаву.
Шел июнь месяц, армия царя уже выдвинулась, а Януш все еще утешал Обуховича прибауткой: «Москва едет по-черепашьи, и есть надежда, что пойдет по-рачьи». Обухович, читая эти «литературные» строки, лишь сокрушенно качал своими длинными волосами:
— Ну как может царь, уже вышедший на войну при оружии и войске, вдруг повернуть назад?! Хочешь мира — готовься к войне! Холера ясна!
С пушками и бастионами была вообще беда. По описи Обуховича, составленной в январе, на башнях и валах смоленских стояла сорок одна пушка, да в цейхгаузе хранилось четырнадцать, тогда как в одном лишь несвижском замке, и Обухович это знал, их было шестьдесят шесть. Калибр смоленских пушек был самый разнообразный. Большинство пушек были московские, но были и свои, а также и немецкие. Во всех этих пушках Обухович совершенно не разбирался. Кроме пушек из огнестрельного оружия в замке имелось семь можжеров, восемь штурмаков, пятнадцать серпентинов, сорок четыре гаковниц и две шмыговни. Именно лафеты этих легких орудий и были либо разбросаны по улицам, либо прогнили.
Количество пороха было также подсчитано: пороху Московского семьдесят семь фас, больших и малых, по большей части неполных; пороху гданьского и виленского, подпорченного — восемь солянок; две солянки пороху пополам с землей; Дорогобужского пороху — одиннадцать барил, да три барила было рассыпано, а потом собрано в полторы больших фасы. Пороховые мельницы для ежегодного заготовления пороха прежними властями замка были безрассудно обращены на размол муки.
Всего того количества боеприпасов, что пока оставалось, было недостаточно для защиты такой большой крепости, как смоленская. Но даже для этого количества нужен был специалист, чтобы как-то все привести в божеский вид, расставить пушки адекватно их дальнобойности и функциям.
И пусть гетман успокаивал Обуховича прибаутками да шутками, сам он, сидя в Вильне, все же нервничал, понимая, что Смоленск нужно укреплять, а войны с Московией не избежать. И тут он вспомнил про Кмитича, что не так уж и далеко от Смоленска живет. «Так ведь он пушкарному делу в Риге обучался!» — Януш Радзивилл, хлопнув себя по бритой голове, тут же бросился к столу писать письма: одно Обуховичу, второе — Кмитичу.
Планировал Кмитич в жнивне после поста поехать в Смоленск да сыграть там свадьбу, как традиция требует. А вот пришлось ехать в червене. От Януша Радзивилла пришел лист, как и предрекал паганский жрец, в котором недобрые вести сообщал польный гетман Великого княжества Литовского.
Писал, что за его дерзкие слова в присутствии короля польского о том, что «ноги поляков в Вильне скоро не будет», его все еще не переизбирают на поставу Великого гетмана, идет спор, а тем временем царь Москвы собрал огромную армию и движется на Смоленск. На юге же нападают на города казаки Хмельницкого, заключившего унию с Московией.
