Александр Дюма - Анж Питу
Старая дева произнесла последние слова властно и убежденно, как человек, наделенный властью, и Питу содрогнулся.
— Милая тетушка! — сказал он умоляюще. — Клянусь вам, вы ошибаетесь, если думаете, что мадемуазель Бийо хоть сколько-нибудь виновата в моем несчастье.
— Непристойность — мать всех пороков, — наставительно изрекла мадемуазель Анжелика.
— Тетушка! Повторяю вам: аббат прогнал меня не за непристойности, он прогнал меня за то, что у меня слишком много варваризмов, да еще и солецизмы порой случаются; он сказал, что они не дают мне никакой надежды на стипендию.
— Никакой надежды? Значит, ты не получишь стипендии и не будешь аббатом, а я не буду твоей экономкой?
— Боже мой! Нет, тетушка.
— Кем же ты в таком случае будешь? — спросила вконец испуганная старая дева.
— Не знаю.
Питу жалобно воздел очи горе.
— Кем будет угодно Провидению! — добавил он.
— Провидению? — воскликнула мадемуазель Анжелика. — Так вот, значит, в чем дело: его сбили с толку, ему заморочили голову новыми идеями, ему внушили принципы философии.
— Этого не может быть, тетушка, потому что философию начинают проходить после риторики, а я с тривиумом никак покончить не могу.
— Нечего мне зубы заговаривать, я тебе не про ту философию толкую. Я тебе толкую про философию философов, несчастный! Про философию господина Аруэ, господина Жан Жака, господина Дидро, который написал «Монахиню».
Мадемуазель Анжелика перекрестилась.
— «Монахиню»? — спросил Питу. — А что это такое, тетушка?
— Ты читал ее, несчастный?
— Нет, тетушка, клянусь, что нет!
— Теперь я понимаю, отчего тебе не нравится Церковь.
— Вы ошибаетесь, тетушка, это я не нравлюсь Церкви.
— Положительно, это не мальчишка, а змееныш. Он еще смеет возражать!
— Нет, тетушка, я просто объясняю.
— Увы, он погиб! — вскричала мадемуазель Анжелика и в полнейшем изнеможении рухнула в свое любимое кресло.
На самом деле слова «Он погиб!» не означали ничего, кроме «Я погибла!».
Опасность была неминуемой. Тетушка Анжелика решилась на крайнюю меру: словно подброшенная пружиной, она поднялась и бросилась к аббату Фортье, дабы потребовать у него объяснений, а главное, в последний раз попытаться его переубедить.
Питу проводил ее глазами до порога; когда она вышла из дома, он в свою очередь подошел к дверям и увидел, как она с невиданной быстротой устремилась к улице Суасон. Сомнений быть не могло: она отправилась к его учителю.
Чем бы ни кончилось дело, передышка Анжу была обеспечена. Решив воспользоваться этой четвертью часа, подаренной ему Провидением, он собрал остатки теткиного обеда, чтобы покормить своих ящериц, поймал пару мух для своих муравьев и лягушек, потом, пошарив по шкафам и ларям, поел сам, ибо с одиночеством к нему вернулся аппетит.
Покончив со всеми этими приготовлениями, он возвратился к двери, дабы вторая мать не застала его врасплох.
Второй матерью Питу именовала себя мадемуазель Анжелика.
Пока Питу поджидал тетку, в конце переулка, соединяющего улицу Суасон с улицей Лорме, показалась красивая молодая девушка верхом на лошади; она везла с собой две корзины: одну с цыплятами, другую с голубями. То была Катрин. Заметив Питу на пороге теткиного дома, она остановилась.
Питу, по обыкновению, покраснел, потом разинул рот и с восхищением уставился на мадемуазель Бийо, по его понятиям высшее воплощение человеческой красоты.
Девушка быстро окинула взглядом улицу, легонько кивнула Питу и двинулась дальше. Питу, трепеща от восторга, кивнул ей в ответ.
Все это заняло всего несколько секунд, однако лицезрение мадемуазель Катрин настолько захватило великовозрастного школяра, что он не мог отвести глаз от места, где она только что находилась, и не заметил, как тетка, возвратившаяся от аббата Фортье, подошла к нему и, побледнев от гнева, схватила его за шиворот.
Пробужденный от прекрасных грез той электрической искрой, какая всегда пробегала по его телу, когда к нему прикасалась мадемуазель Анжелика, он обернулся, перевел глаза с разъяренного лица тетки на свою собственную руку и с ужасом увидел, что в руке этой зажата половина огромного ломтя хлеба, щедро намазанного свежим маслом и покрытого куском сыра.
Мадемуазель Анжелика испустила крик ярости, Питу — стон ужаса. Анжелика подняла крючковатую руку — Питу опустил голову; Анжелика вооружилась случившимся поблизости веником — Питу выронил бутерброд и, не тратя времени на объяснения, обратился в бегство.
Два сердца поняли друг друга и согласились в том, что между ними не может быть ничего общего.
Мадемуазель Анжелика вошла в дом и заперла дверь изнутри на два оборота. Питу, которому скрип в замочной скважине показался запоздалым ударом грома, припустился еще быстрее.
Сцена эта привела к последствиям, которых не могла предвидеть мадемуазель Анжелика и тем более не ждал Питу.
V
ФЕРМЕР-ФИЛОСОФ
Питу мчался так, словно за ним гнались все черти ада, и вмиг выбежал из города.
Обогнув угол кладбища, он едва не уткнулся носом в круп коня.
— О Боже! — произнес нежный голосок, хорошо знакомый Питу. — Куда вы так спешите, господин Анж! Вы так нас напугали, что Малыш чуть не закусил удила.
— Ах, мадемуазель Катрин, — воскликнул Питу, отвечая не столько девушке, сколько собственным мыслям, — ах, мадемуазель Катрин, какое несчастье, Господи, какое несчастье!
— Иисусе! Вы меня пугаете, — сказала девушка, останавливая коня посреди дороги. — Что такое стряслось, господин Анж?
— Стряслось то, мадемуазель Катрин, — отвечал Питу, словно жалуясь на величайшую несправедливость, — что я не буду аббатом.
Однако мадемуазель Бийо встретила эту весть вовсе не так, как ожидал Питу; она покатилась со смеху.
— Вы не будете аббатом? — переспросила она.
— Нет, — отвечал Питу горестно, — выходит, что это невозможно.
— Что ж! Значит, вы будете солдатом.
— Солдатом?
— Конечно. Стоит ли огорчаться из-за такого пустяка? Я-то уж было подумала, что у вас скоропостижно умерла тетушка.
— Ах! — сказал Питу с чувством. — Для меня она все равно что умерла: она выгнала меня из дому.
— Простите, — сказала Бийота с хохотом, — значит, вы даже не можете ее оплакивать — а это бы вас так утешило.
И Катрин расхохоталась еще громче, снова изумив Питу.
— Но разве вы не слышали: она выгнала меня из дому! — воскликнул бывший школяр в отчаянии.
