Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

— Точно, алмазная крошка, а что в середине? Вглядитесь хорошенько.

— Да, да, вижу: алмаз величиной с ячменное зерно.

— Размер не имеет значения. Мы можем собрать воедино весь порошок, из ячменного зерна получим конопляное, из конопляного — горошину. Но, ради Бога, дорогой Ашарат, в обмен на уговор, который я заключаю с вами, прикажите, пожалуйста, поставить мне колпак на трубу, чтобы в нее не попадала вода, а также установите на вашем экипаже громоотвод, чтобы гроза обходила нас стороной.

— Да, да, хорошо, не беспокойтесь.

— Опять! Снова ваше вечное «Не беспокойтесь», что за мучение! Молодость! Безрассудная, самонадеянная молодость! — воскликнул он, мрачно усмехнувшись и открывая в улыбке беззубый рот; казалось, глаза его ввалились еще глубже.

— Учитель! — обратился к нему Ашарат. — Огонь гаснет, тигель остывает, что там?

— Взгляните сами.

Молодой человек повиновался, открыл тигель и обнаружил в нем кусочек остекленевшего уголька величиной с небольшой орех.

— Алмаз! — вскричал он.

Затем прибавил:

— Да, но непрозрачный, неровный, не имеющий ценности.

— Так ведь огонь погас, Ашарат, потому что на трубе не было колпака, понимаете?

— Ну, простите меня, учитель, — попросил молодой человек, так и этак поворачивая алмаз в пальцах; камень то играл гранями, то оставался темным. — Простите меня и съешьте что-нибудь: вам нужно подкрепиться.

— Пустое! Я уже выпил ложку эликсира часа два назад.

— Ошибаетесь, учитель, это было в шесть утра.

— Вот именно! А который теперь час?

— Скоро половина третьего пополудни.

— Боже мой! — сложив руки на груди, вскричал ученый. — Еще один день позади, целый день потерян! Так дни стали короче? В сутках уже не двадцать четыре часа?

— Раз вы не хотите поесть, учитель, то поспите хоть немного.

— Ну что ж, я, пожалуй, посплю часа два. Но уж через два часа — заметьте время, — через два часа вы меня разбудите.

— Обещаю.

— Видите ли, в чем дело, Ашарат: когда я засыпаю, — ласково проговорил старик, — я боюсь, что это уже навсегда. Так вы разбудите меня, не так ли? Не обещайте, лучше поклянитесь.

— Клянусь, учитель.

— Через два часа?

— Через два часа.

В это мгновение послышался топот пущенной в галоп лошади. Раздался чей-то крик, выражавший беспокойство и вместе с тем удивление.

— Что бы это значило? — распахнув дверь, вскричал путешественник; он спрыгнул на землю, не обращая внимания на подножку.

III

ЛОРЕНЦА ФЕЛИЧИАНИ

Пока путешественник и ученый беседовали, сидя в карете, снаружи произошло следующее.

Как мы уже сказали, когда удар молнии угодил в лошадей, ехавших впереди, поднял на дыбы тех, что были сзади, дама, находившаяся в кабриолете, потеряла сознание.

Она оставалась несколько минут без чувств, затем мало-помалу пришла в себя, так как причиной обморока был лишь страх.

— О Боже, — вымолвила она, — неужели все покинули меня и никто не сжалится надо мной?

— Сударыня, — послышался робкий голос. — Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?

Услышав эти слова, которые, как ей показалось, кто-то произнес совсем рядом, молодая женщина встрепенулась и, просунув голову и руки сквозь кожаные занавеси кабриолета, оказалась лицом к лицу с молодым человеком, стоявшим на подножке.

— Это вы сейчас говорили, сударь? — спросила она.

— Да, сударыня, — отвечал молодой человек.

— Вы предлагаете мне помощь?

— Да.

— Скажите сначала, что здесь произошло?

— Случилось вот что, сударыня: молния почти угодила в карету, разорвав постромки лошадей, ехавших впереди. Оки унесли с собой форейтора.

Женщина огляделась, ее лицо выражало сильное беспокойство.

— А… тот, кто правил лошадьми, ехавшими сзади, где он? — спросила она.

— Только что поднялся в карету, сударыня.

— С ним ничего не случилось?

— Ничего.

— Вы в этом уверены?

— Во всяком случае, когда он спешился, то был жив и здоров.

— Слава Богу!

Женщина облегченно вдохнула.

— А вы где были, сударь, как вы оказались рядом так кстати и предлагаете мне помощь?

— Сударыня! Меня захватила гроза, когда я гулял в этом мрачном месте; это не что иное, как вход в каменоломню. Вдруг я увидел, что из-за поворота показалась карета. Сначала я подумал, что лошади понесли, но потом понял, что ими управляет крепкая рука. Неожиданно со страшным треском полыхнула молния; я даже подумал, что она угодила в меня и мне пришел конец. Все, что я рассказываю, было как во сне.

— Так, значит, вы не уверены в том, что человек, который правил лошадьми, сейчас в экипаже?

— Напротив, сударыня. Я пришел в себя и видел ясно, как он туда поднялся.

— Не могли бы вы убедиться в том, что он все еще там?

— То есть как?

— А вот как. Если он в карете, вы услышите два голоса.

Молодой человек спрыгнул с подножки, подошел к стенке фургона и прислушался.

— Да, сударыня, — вернувшись, сообщил молодой человек, — он там.

Молодая женщина кивнула, словно желая сказать: «Хорошо!» — и несколько минут просидела неподвижно в глубоком раздумье, опустив голову на руку.

Тем временем молодой человек успел разглядеть ее.

Это была молодая женщина лет двадцати трех-двадцати четырех. Лицо у нее было смуглое, но того матового оттенка, который бывает ярче и красивее розового и румяного лица.

Прекрасные голубые глаза, устремленные ввысь в немом вопросе, сияли, словно звезды. Темные волосы были ненапудрены; вопреки тогдашней моде, они ниспадали черными как смоль завитками на смуглую шею.

Будто решившись на что-то, она спросила:

— Сударь, где мы находимся?

— Это дорога, ведущая из Страсбура в Париж.

— А какое место дороги?

— Мы в двух льё от Пьерфита.

— Что такое Пьерфит?

— Городок.

— А что за ним?

— Бар-ле-Дюк.

— Это название города?

— Да, сударыня.

— Большой это город?

— Кажется, четыре или пять тысяч жителей.

— А нет ли здесь проселочной дороги, которая вела бы прямо к Бар-ле-Дюку?

— Нет, сударыня, во всяком случае, я о такой не слыхал.

— Peccato[3], — прошептала она, скрываясь в кабриолете.

Молодой человек выждал некоторое время, чтобы убедиться, не хочет ли она еще о чем-нибудь спросить. Она молчала, и он собрался уйти.

Это его движение, по-видимому, вывело ее из состояния задумчивости: она снова выглянула из кабриолета.

— Сударь! — позвала она.