Юлия Андреева - Фридрих Барбаросса
Кстати о Вихмане, рукоположен и ныне епископ в Наумбурге. Молодой, расторопный, в любое дело влезучий, дотошный да сообразительный. И ко всем прочим достоинствам с обширными связями. Народ им не нарадуется. Недавно, будучи в тех краях, я специально свернул с намеченного маршрута да и заехал в гости. Не изменился дружочек мой Вихман – маленький, большеглазый, улыбчивый.
Я спокоен, власть в стране крепка как никогда. Не надеясь на помощников и предпочитая в любое дело войти лично, дабы все изучить да руками пощупать, взял себе за постулат – править, сидя в седле, что не причиняет неудобств мне, но зато доставляет хлопоты тем, к кому я приезжаю с внезапной проверкой. Моя личная охрана – пятьдесят человек – ничтожно для наместника на германском престоле, но зато все они отчаянные рубаки, смелые и отважные рыцари, каждый из которых, по моему личному мнению, стоит нескольких десятков отборнейших воинов. Да еще человек пятнадцать – обоз. Вечно за нами из города в город тянутся телеги оснащенные кожаными навесами от дождя. Там и зерно для собственного прокорма, и овес для лошадей, соленое мясо, вино, зернотерки, а также иные полезные в хозяйстве инструменты: лопаты, длинные канаты, топоры… иногда и камни возить приходится, потому как не штука – построить на месте катапульту, штука – найти чем ее заряжать. Но это уже если точно знаешь, что придется осаждать какую-нибудь крепость, и это не пятьдесят, а иногда и полтысячи человек брать приходится. И то не всегда хватает. Время разбрасывать камни и время их собирать. В обозе кроме слуг священники. А как без них – короткая месса перед боем, длинная – заупокойная после.
Для того чтобы я мог быстро и беспрепятственно добраться до любого интересующего меня города, до любой деревни или монастыря, сразу же по приезде занялся строительством и ремонтом дорог. Прежде в весеннее и осеннее время жизнь в стране как бы затихала. Трубадуры не могли добраться до желающих послушать их песни господ, те почти не ездили в гости друг к другу, не засылали сватов к невестам, не устраивали турниров, купцы пропускали выгодные для них ярмарки, соответственно правители недополучали налоги. Великий завоеватель грязь брала в полон половину Европы. Так что оставалось только молиться о перемене погоды, скучая у собственного очага. Теперь положение дел заметно улучшилось. Туда, где ранней весною и поздней осенью царствовала непролазная грязь, мы привезли камни и даже дерево, где-то пришлось расширять дороги, где-то укреплять берега рек. Ремонт дорог делается частично за счет городов и местных господ, частично на средства козны. Сначала бухтели – мол, и так бедствуем, не до дорог, а теперь, когда возы с товарами начали приходить в город чуть ли не круглый год, уразумели свою выгоду. И самое важное – никаких междоусобиц, ни малейших бунтов, с этим горе-любителем чужих гаремов, дядюшкой Вельфом, мы буквально раз честно встретились в открытом сражении, после победы в котором мне удалось-таки уговорить его прекратить вредить Германии. Что же до Генриха Льва – то с ним все непросто. Драгоценный кузен снова требует вернуть ему Баварское герцогство, недвусмысленно намекая на свои родственные связи с семейством фон Церингенов, которые в один год увеличили его личное войско до такой степени, что теперь оно чуть ли не втрое больше королевского!
Я несколько раз назначал императорское собрание, куда приглашал известнейших законников, дабы те подсказали выход из положения и определили истинного хозяина Баварии. Генрих даже не подумал объяснить причину своей неявки. Его же представитель вел себя столь вызывающе, что правильнее всего было бы вздернуть наглеца за его поганый язык. Я же, по совету Эберхарда епископа Бамбергского, коего перед отплытием в Святую землю мы с ребятами вытащили из лап разбойников, решил не усугублять ситуацию, через силу улыбаясь негодяю. Ладно, вернется его величество, пусть сам разбирается и с Баварией, и с… бедный король! Незадолго до прибытия первого корабля тринадцатилетний Генрих был найден в своих покоях мертвым. Придворный лекарь засвидетельствовал смерть от какой-то непроизносимой болезни и позже погиб, свалившись с лошади, при попытке бегства. Язык королевского сына был черен и настолько распух, что вываливался изо рта. Мой двоюродный брат явно был отравлен.
В то время я, уладив давние разногласия между двумя императорскими ленниками, отправился в порт, дабы лично встретить его величество. Так что ужасная новость настигла и меня, и дядюшку практически одновременно, и принес ее не кто-нибудь, а все тот же ясноглазый епископ Бамберга, мой новый друг Эберхард, который в это время находился при дворе, и когда сбежал ученый медикус, лично осмотрел тело погибшего. Эберхард, конечно, не лекарь, но ученый, видел я, как при дворе он шествует, как щеки надувает. Нет, определенно он старше меня лет на пятнадцать. А мы-то его тогда на дороге за мальчишку приняли. За то время, что я потерял в никому не нужном крестовом походе, он добился необыкновенного влияния при дворе, так что его и в покои допустили, и после, что более важно, из дворца выпустили. Он же вскочил на своего коня и в сопровождении всего десяти верных слуг прибыл прямо в порт.
Бедный дядя, три года понадобилось ему восстанавливаться после смерти моего отца и его брата, а теперь старший сын и наследник!
Тем не менее король принял весть о трагедии на удивление стойко, самолично допросил слуг, переговорил с еле передвигающимся после дороги епископом. И добравшись до замка, первым делом посетил бывшие покои Генриха, и, спустившись в конюшню, даже приласкал его любимого жеребца. После чего повелел считать отныне наследником короны своего второго сына – шестилетнего герцога Ротенбурга Фридриха[61].
Как сообщил тут же его величество, во время его пребывания в Византийской империи он настолько сдружился с императорским домом, что договорился о помолвке младшенького с византийской царевной!
Так что я поздравил малыша, уверив его, что все царевны за морем сказочно прекрасны, а Византийская империя – невероятно богата. В общем, у Генриха нет слов, жалко, но не о том сейчас нужно думать.
Только похоронили принца, только разобрался с тезкой, обещая всячески помогать и, когда придет время, присягнуть… Голова черт-те чем занята. Шаги в пустых коридорах глухим эхом отзываются, темнотища, по случаю ли похорон или просто у Конрада такое настроение, что коридоры замка практически не освещаются, того и гляди убивец из-за угла с кинжалом выскочит или сам на лестнице навернешься. Приходится слуг с факелами вперед себя посылать. И тут меня действительно хватают за рукав.
– Что такое? Кто допустил? А, это ты, Эберхард? Пойдем выпьем, что ли. Только не здесь, не дворец – склеп! Пойдем в город, знаю я один трактир.
– Да постой ты, окаянный! – Эберхард бесцеремонно тянет меня в узкий коридор, так что мои слуги едва поспевают за нами. Неужели стервец узнал, где тайный проход в винный погреб?
– Пойдем-пойдем, разговор есть. Проходи, у меня тут камора. А вы, орлы, за дверью подежурьте, узнаю, что нас кто-то подслушивал, лично уши пообрубаю.
Послушались «орлы», даже не подумали, на каком это основании Бамбергский епископ им – герцогским ближникам – уши рубить станет. Тугодумы!
Вошли. Клетушка крохотная, норка сухонькая, у преступников камеры, пожалуй, шире будут, без окна даже, ложе узкое у стены в нише, шкурой медвежьей застлано, столик, пара табуретов. Надо будет узнать, как и главное, для чего в королевском замке такое помещение сделали. Непривычная теснота давит, так что стоять, темечком потолок подпирая, не хочется. Сразу сел и тут же на столе кувшин вина обнаружил. Знать, встреча неслучайная, ждал меня епископ.
– Здесь нас никто не услышит. Я бы с тобой, конечно, и в трактир пошел, да только время нонче поджимает. Ты выпить хотел? – Кувшин хвать, и сам первым отпил. Дело серьезное, коли решил, что я его могу в отравители записать.
– Я из Бамберга своего медикуса привез. Нормальный парень, в Париже учился, сначала при кафедральной школе под епископом парижским, а потом, когда лаяться с ним надоело, со всей школой переехали на гору Святой Женевьевы. Еще потом где-то учился, уже не упомню. Из сестры моей, греховодницы, крысиный яд выгнал, который она откушать изволила из-за несчастной любви. Совсем уже девка загибалась, он ее землю жрать заставил, воды в нее – бочку не меньше влил. Спас, в общем. Жаль, не успели Генриха с того света достать. – Он вздохнул и, отхлебнув еще, передал мне. – В общем, это присказка, а сказка впереди. Дружок мой – ученый лекарь давеча смотрел его величество и сказал, что тот, – Эберхард покосился на дверь и продолжил шепотом, – не жилец он, Фридрих. Не спасет государя нашего приятель мой, хоть золотом его до макушки засыпь, хоть кожу с живого сдери. Одной ногой в могиле, король Конрад.
