Владимир Топилин - Серебряный пояс
— Петричиху? — оживился мужик.
— Точно, она! — подтвердил Иван. — Может, мне с ней поговорить: поможет или нет?
— А как не помочь! Она бабка толковая. Не одного человека с того света вытащила. Голову, кости править может, наговоры разные знает.
— Знахарка или ведьма? — Иван понизил голос.
— Да нет, — засмеялся мужик. — Она на метле не летает, добрым делом занимается, все благодарят ее. Это хорошо, что ты с собой коня гонишь, пригодится!
— Раз дело такое, я ее туда, в тайгу, и обратно в поселок привезу.
— Да нет, не про это, — хитро засмеялся старатель. — Она сама не поедет.
— А для чего же тогда конь нужен?
— Там увидишь! — загадочно ответил мужик и, меняя тему разговора, продолжил о другом. — Чаевать тебя не приглашаем, не время! Торопиться тебе, паря, надо! Дело о жизни человека решается. Скоро отбеливать начнет, а тебе на рассвете надо у ее ворот стоять. Это хорошо, что ты нас встретил, дорогу короткую поясню. Сейчас вот, за речкой, в перевал подниматься станешь. На хребте, за вторым спуском, увидишь кедр, молнией срезанный. За ним тропа расходится. Тебе по правой идти, в Угольную речку. А по ней до самой Безымянки хоть боком катись! К поселку должен ты к заутрене подъехать. Народ проснется, спросишь, где Петричиха живет, каждый укажет. По этой тропе километров шесть-семь сократишь. Тебе это на руку: полчаса, но твои! Все, паря, боле разговаривать не будем: время! Может, назад поедешь, свидимся. Или когда в другой раз, — и на прощание внимательно при свете керосиновой лампады просверлил Ивана черными глазами. — Что, окромя этого у вас на прииске порядок?
— Это вы про что? — не понял Иван.
— Ну, знать, никто из чужих людей не балует? Может, кто лишний появлялся или прижился временно?
— Да нет, — понимая, к чему клонит бородатый, холодея, ответил Иван. — А что, опять что-то было?
— Было, не было… Это, парень, не твое дело. Одно могу сказать — все вместе держитесь! И баб своих берегите! А теперь — поезжай!
Все вышли на улицу. Бородатый придержал коня. Иван заскочил в седло, направил Мухортика в речку. Сзади еще долго слышались голоса мужиков, по всей вероятности, относившиеся к собаке:
— Ых ты, зараза, коня проспала! Как он тебе еще на голову не наступил? А что будет, когда медведя увидишь? Ну и взяли на свою голову собачонку… От лошади в сенях нагадила!
Юноша вспомнил, что забыл поблагодарить мужиков за то, что подсказали короткую дорогу. Возвращаться было поздно, отъехал уже далеко. Потом он все же успокоился, решил, что сделает это на обратном пути.
Парню показали сразу, где проживает Петричиха. Любой человек, повстречавшийся на его пути, был готов проводить до самого дома. В глазах прохожих горели искры любопытства: если путник рано утром вышел из тайги и спрашивает бабку Петричиху, значит, что-то случилось.
Встреча с целительницей несла громкообещающее начало. Иван подъехал к покосившейся калитке небольшого, вросшего в землю домика и сразу увидел ту, к которой лежал его долгий ночной переход. Бабка Петричиха стояла в ограде у толстой кедровой чурки посреди расколотых дров с колуном в руках и очень внимательно, изучающе смотрела на гостя. Ваня спешился, привязал Мухортика к пряслам. Боевая старушка лихо воткнула колун в чурку, подошла к забору:
— Давно тебя тут жду: цельные сутки, со вчерашнего утра. Видишь, каку гору дров переколола, тебя ожидаючи?
Иван опешил, посмотрел вокруг: с кем она разговаривает? А старушка настойчиво высматривая его глаза, добавила:
— Не крути головой, как филин. С тобой разговариваю. Рядом, окромя лошадей, боле никого нет. Давно ли путь-дорогу держишь, сколько ехал и откуда?
— Так… Со вечернего заката, всю ночь из Сисима добирался… — белея, промолвил Иван.
— Вон как! Была там, несколько раз по приискам ходила, — уважительно протянула старожительница, опять заглянула парню в глаза. — Что сталось у вас там? Как себя хворый чувствует?
Гость смотрел на нее с открытым ртом, не понимая, откуда она узнала, что он приедет за ней? Кто ей сказал, что в тайге произошел несчастный случай? Он первый, кто несет недобрую весть, его никто не мог опередить…
— Рот-то прикрой и говори толком, — внимательно его изучая, дополнила Петричиха, подталкивая Ивана к разговору.
После непродолжительного объяснения бабуля осталась такой же спокойной. Возможно, частые столкновения с человеческим травматизмом выработали в ее характере спокойствие. Или с того момента, как ей было предопределено быть целительницей, она знала, что всегда должна быть рассудительной. Без тени сомнения, Петричиха равнодушно посмотрела на ведомого Рыжку, твердо заверила:
— Сейчас пойдем! Хорошо, что коня взял, мои снадобья повезет. Может, ты кушать хочешь? — позвала парнишу за собой. — Пойдем, чаем напою.
Однако дальше порога старушка Ивана не пустила, показала на чурку у крыльца:
— Садись здесь, чай вынесу. В дом не пущу, у меня там внучка на выданье спит.
Ванюша равнодушно пожал плечами: какая разница, где завтракать? К подобному общению он привык, люди разные бывают. И какое ему дело до какой-то внучки? У него Наташа есть.
Петричиха заскочила в избушку, захлопнула за собой дверь. Очень скоро до ушей Ивана долетел негромкий, едва слышный разговор. Старушка разбудила внучку, что-то ей наказывала. Парень напряг слух, смог кое-что разобрать:
— Вставай! Пришел-таки, кого ждали… из Сисима. Мужика там медведь помял, ноги отказали, однако, думаю, надо будет ему косточки править… Пойду я теперича с ним. Назад — дней через пять… А ты тутака без меня управляйся. Придет Мария — настоя лунной травки дашь… Семенихе, вот, на святую воду наговор сделаешь, сама знаешь, какой, что тебя учить? А Кольке Собакину от испуга молитву почитаешь и свечку не забудь расплавить и в ковш вылить. А теперича вставай, наготу прикрой, волосы замотай… Нагрей чай, парня покорми. Яйца свежие возьми. А в чай горного корня добавь, чтобы не уснул да с коня не упал, а то еще его править придется… Прости меня, Господи! Душу мою грешную рабы Твоей…
Очень скоро на крыльцо приземистого домика выскочила босоногая девчушка лет пятнадцати, в плотном, однотонном платке на голове, в длинном, до пят, платье и зеленом старообрядческом нагруднике. В руках ее была большая кружка с густым чаем. Девушка молча протянула Ивану кружку и, даже не удостоив его вниманием, проворно забежала обратно. Не успел Ваня оглянуться, а она уже опять рядом: принесла три сырых куриных яйца, свежий, возможно, вечерний хлеб, соль и кусок красноватого вяленого мяса. Парень с удивлением посмотрел на мясо, недоверчиво откусил кусок: маралятина. Откуда у бабки такое лакомство, оставалось только догадываться.
Петричиха вывалилась на крыльцо с двумя плотными, объемистыми мешочками, увидела, как юноша приподнял брови, пережевывая дичь:
— Ешь — не отравишься. Поди, не старовер? Вроде бороды нет. Токо синяк под глазом. Откуда мясо? Люди добрые за мою доброту щедро расплачиваются. Хучь и не прошу я денег, да сами несут, кто что может и хочет. Небогато с внучкой живем, а в лаптях не ходим, крыша у дома не бежит. И то слава богу! — перекрестилась. — Знать, Всевышнему угодно, чтобы мы жили в достатке, и только. Богатство человеку давать нельзя. Тогда он становится злым и завистливым! — покачала головой старушка и опять запричитала вполголоса: — Ох! Прости мою душу грешную… Куда пожитки-то складывать?
— Давай, бабуля, я сам привяжу, — подскочил Иван, но Петричиха его осадила.
— Сиди, Аника-воин! Сама все сделаю! Ты ишо мои котомки не так приторочишь, разобьешь склянки, помнешь травки… Как звать-то тебя? Ванька? Ванюшка, знать, так и буду тебя называть. На какого коня укладывать, Ванюшка? На того, рыжего? Ну, и ладно, — и уже внучке: — Пособи!
Проголодавшись, путник быстро справился с предложенным угощением. После ночи в седле голодный желудок «хлопал в ладошки». Уплетая мясо, гость внимательно следил, как бережно, по-своему знахарка увязывает сыромятиной свой неблаговидный скарб к бокам коня. Наконец, не удержавшись, отставил кружку с напитком в сторону:
— Ты что, бабуля? На седло увязала мешки, а сама где сидеть будешь?
— А вот, на тебя, милок, ноги складывать буду, — с хитрой улыбкой пошутила Петричиха. — Ты не беспокойся, кушай. Да побыстрее! Шагать надо, а ты все еще зубами щелкаешь.
Ваня махнул рукой: делайте, что хотите. Сам быстро проглотил остатки пищи, допил чай, подскочил на месте:
— Я что? Я уже готов!
— Раз готов, тогда садись да дорогу показывай, довольно ответила старушка и повернулась к внучке, отдавая последний наказ.
Иван неуверенно потоптался около Мухортика: может, помочь бабушке подняться в седло? Петричиха махнула рукой:
— Что стоишь? Пошли…
