Геннадий Ананьев - Князь Воротынский
Хан со злостью пнул в бок мурзу Теребердея и ушел в свой шатер. Думать. Вскоре он велел позвать Дивей-мурзу и долго с ним совещался. Когда же лашкаркаши вышел от хана, то приказал всему войску переправляться через Пахру как можно быстрее и на левом берегу изготовиться для встречи русских полков.
Князь же Воротынский, как только был отбит первый штурм, велел ертоульцам, призвав им на помощь ратников-добровольцев, рыть глубокий ров перед стенами гуляй-города. Он был вполне уверен, что уже на следующий день штурм повторится еще большими силами. «Не меньше трех-четырех туменов пошлет Девлетка…»
Не приостановил князь земляных работ даже после того, как лазутчики из порубежных казаков стали присылать гонцов с вестью, что крымцы переправляются через Пахру, но дальше не идут, а изготавливаются к встречному бою. Подтвердили переход крымцев к обороне и доставленные порубежниками «языки». Князь Воротынский позвал своих бояр.
– Девлетка хочет, чтобы я по нему ударил. Стоит ли? – спросил он своих бояр и стал терпеливо ждать ответа.
Не вдруг решишься высказаться по такому трудному вопросу. Князь, понимая это, и не торопил. Пусть подумают.
– Нет! – наконец твердо сказал Никифор Двужил.
– Нет! – повторил Косма.
– Нет! – поддержал Двужилов Селезень.
– Спасибо, други. Сомнение меня было взяло, теперь вижу – зря. Дивей-мурза схитрить хочет, только не выйдет у него его хитрость.
– Не гопай, князь, не перепрыгнувши. Дивей-мурзу еще заставить нужно, чтоб повернул он на нас. Еще один полк послал бы ты, князь, травиться с нехристями. Без свемного, понятно, боя. По первоначалу ты так и сказывал: травить Правой и Левой рукой да опричниками, теперь же всего одним хочешь отделаться.
– Тогда не так ясно все было. Но подумаю. Два полка отпустить от себя – заметно сил поубавится, но и надеяться на авось, собрав под руку всю рать, тоже рискованно. А ну Девлетка плюнет на все и повелит туменам своим нестись к Москве? Пока подоспеешь, он все порушит, что за год успели люди отстроить. Может, конечно, Сторожевой полк, в монастырях упрятанный, задержать крымцев на день-другой, но может и не смочь, тогда – конец Москве. А главному воеводе такое не простится ни царем, ни людом русским. К тому же пятно на славный их род ратный. Позорное пятно. Несмываемое пятно!
Велел звать первых воевод Передового полка и полка Правой руки.
Первым прибыл воевода Шереметев. Настороженный. Опасавшийся, что вновь ему будет поручено неблагодарное для ратной славы дело, и князь Михаил Воротынский, уловивший состояние соратника, поспешил успокоить его, стал объяснять суть предстоящего, не ожидая прибытия Андрея Хованского. Начал с вопроса:
– Жаль саадака? И стыд глаза к долу клонит?
– Всем же не объяснишь, что приказ такой ты отдал…
– Объяснишь. Только повремени еще малое время. Пока же – славное предприятие тебя ждет. Вместе с опричным князем Хованским татар станешь задорить, аки псов цепных, чтоб не решились те идти на Москву, имея за спиной своей рать русскую. До тех пор станешь зубатить, пока не сорвутся они с цепи и не навалятся на гуляй всей силой.
Заметно ободрился Шереметев и, когда вошел Хованский, встретил его не потупленным взором, а светло-радостным.
Более часа князь Воротынский вел разговор с приглашенными воеводами, определяя, как ловчее вести себя. Остановились в итоге на том, чтобы каждый полк разделить на три части и клевать крымцев со всех сторон. По их мнению, такая тактика поддержит опасение крымцев, что лес напичкан русскими ратниками.
– Не забывайте помогать порубежникам лазутить, – напутствовал на прощанье воевод князь Воротынский. – Я пошлю десятка два станиц, каждое чтоб шевеление татарское мне известно становилось тут же, а наше не доходило бы до Девлетки.
– Как не помочь? Пособим. Особенно, если в переплет какой станица попадет.
– Ну, тогда с Богом.
Перекрестились на иконы, висевшие над лампадой в красном углу просторной горницы и, надев шеломы, решительно вышагали за порог.
Михаил же Воротынский, державшийся с воеводами уверенно, подпер кулаком щеку, чтоб не сникла вовсе голова, отягощенная беспокойными мыслями. Один на один с собой он мог позволить себе расслабиться, дать волю сомнениям, не сдерживать смятение душевное, ибо он прекрасно понимал, какую великую ответственность взвалил на свои плечи. Много времени, однако, чтоб хандре потворствовать, у князя просто не было, и Михаил Воротынский вновь усилием воли заставил себя думать и рассуждать. Он как бы пересел сразу в два вражеских шатра: Дивей-мурзы и хана Девлет-Гирея. И если в ханском шатре все ему виделось ясно (Девлет-Гирей в гневе повелевает навалиться на русских всеми силами и изрубить их всех до единого), то в шатре Дивей-мурзы следующие шаги крымцев представлялись не с такой ясной простотой. Сразу же возникали сомнения (какие могли быть у лашкаркаши), откуда у русских могло взяться такое большое войско, чтобы заполнить все окрестные леса? По городам российским мор прошел великий, и не так просто заменить сгоревшую в Москве окскую рать, а не то чтобы выставить новые полки. Царь Иван ни из Новгорода, ни из Пскова, ни из иных крепостей на границе с Польшей и Литвой не тронул ни одного полка, ни одной пушки. К тому же, будь под рукой у царя великая рать, он сам бы ее повел, а он зайца трусливей бежал из своей столицы. Стало быть, не верит, что можно оборонить тронный свой город. Но можно ли двигаться к Москве, оставив без внимания хотя и не так великую, но не бездействующую рать? Посады взять удастся без всякого сомнения, а вот с Кремлем, главной целью похода, посложней будет: начнешь штурмовать его, тут тебе в спину – удар…
Князь Михаил Воротынский даже воспроизвел мысленно тот разговор, который наверняка произойдет в шатре Девлет-Гирея. Дивей-мурза убедит хана повременить еще день-другой: вдруг полки русские решатся на главную битву, а если не решатся, то послать на них три-четыре тумена, остальные же силы вести на Москву. «Иного не свершится! – уверенно думал Воротынский. – Не может Дивей-мурза поступить иначе. Не может! Нужно готовить знатную встречу туменам. Чтоб отбить охоту даже мыслить о Москве».
И в самом деле, закончится бой с нехристями удачно, станет Девлет-Гирей и дальше плясать под его, Воротынского, дудку; не смажут пятки крымцы от гуляй-города, а вцепятся в него зубами, обложат со всех сторон, пойдет тогда войско крымское к столице России, и ничем ему уже не помешаешь. Такого допустить нельзя! Главное, встретить татар до того, как они приблизятся к гуляй-городу на полет стрелы и станут, кружа множеством каруселей, разить защитников крепости, особенно пушкарей и стрельцов, тучами стрел. Меткими. Очень меткими. Этого у них не отнять. На полном скаку попадают в ту часть шеи, которая не защищена бармицей. Или в глаз. «Поставить стрельцов-самострелыциков, как казак-воевода Боброк в Куликовой сече сделал? Ловко вышло тогда: кованый болт самострельный разит втрое дальше обычной стрелы, играючи прошивая кожаные татарские панцири».
