Александр Дюма - Инженю
Замерзло море, потрескались стены домов; король приказал вырубить все свои леса в окрестностях столицы и дать дрова продрогшим от холода парижанам, чтобы их согреть, но накормить их он не мог.
Таков был заговор Неба против земли, и надо согласиться, что он был страшнее любого другого.
Мы забыли о последнем заговоре, который, однако, стоит того, чтобы упомянуть о нем в первую очередь.
Мы забыли о заговоре королевской семьи против короля.
Герцог Орлеанский действительно удачно выбрал этот момент, чтобы завоевать популярность.
Король приказал раздать дрова тем, кто страдал от холода.
Герцог Орлеанский отдал приказ раздать хлеб и мясо тем, кто страдал от голода.
Хлеб и мясо — это не дрова!
Обратите внимание, что герцог Орлеанский, владевший почти таким же количеством лесов, как и король, велит устраивать раздачи хлеба и мяса вокруг жарких костров.
Вместе с тем — хотя и грустно примешивать плохой каламбур к столь мрачной политике, как замышлявшаяся в страшный 1788-й год, — вместе с тем эти два слова du bois note 32 составляли фамилию человека, фамилию, которая после кардинала Дюбуа была необычайно непопулярна.
Мы намекаем на шевалье Дюбуа, который стрелял в народ.
«Король дал нам дрова, — говорили тогда, — а Дюбуа воспламенил народ!»
Большего и не требовалось, чтобы отнять у несчастного Людовика XVI — он от рождения был неудачник — всякую заслугу за его великодушное деяние.
Таково было состояние умов, когда произошли события, о которых мы рассказали и вследствие которых граф д'Артуа отказался от услуг Оже.
Оже, упав с такой высоты, долго не мог опомниться; потом он осмотрелся, встал на ноги, и вот что увидел, окидывая глазами разные круги общества, в центре которого оказался: эти круги тянулись до самого горизонта подобно тем, что расходятся по воде от камня, брошенного в озеро, вплоть до берега.
Он увидел все те заговоры, о которых мы сказали, — заговоры, невидимые для сильных мира сего, взирающих на мир со слишком большой высоты; эти люди не в состоянии различить подробности, а если они не замечают этих подробностей, то от них ускользает целое.
Он увидел клубы, сообщества, братства.
Он увидел, что люди делятся на две совершенно противоположные группы: на голодных и ненасытных.
Он увидел, что народ всегда был голоден и никогда не мог наесться досыта.
Он увидел, что дворяне, откупщики, священники, с тех пор как они существуют, всегда сытно ели, но никогда не могли пресытиться.
Он увидел, что вся, от вершины до основания, огромная спираль, которая начинается с короля и королевы, а кончается народом, дрожит от небывалой, страстной жажды движения.
Он увидел, что все эти движения в гораздо большей степени преследовали корыстные, чем разумные, цели.
Он увидел, что королева очень постаралась, чтобы разрешили поставить «Женитьбу Фигаро».
Он увидел, что г-н Неккер хлопотал изо всех сил, чтобы собрать Генеральные штаты.
Он увидел, что народ сильно волнуется, но не ради самого движения, а ради того, чтобы придать своей активности какую-либо цель.
Поскольку цель была указана самим королем, а ожидавшееся вскоре заседание Генеральных штатов представляло собой отличный повод для волнений, Оже понял, что умный человек может с большой для себя выгодой заняться избранием выборщиков, которым предстоит назвать депутатов в Генеральные штаты.
Сложились по-настоящему новые обстоятельства, отличавшиеся не только новизной, но и значительностью. Впервые народ, до того времени неведомое существо (нет, не неведомое, а непризнанное), окажется в состоянии выразить свои опасения, заставить выслушать свои чаяния, потребовать своих прав.
Выборы посредством всеобщего избирательного права еще не происходили, но они уже были поводом для участия всех в общественных делах.
В самом деле, если вы, не полагаясь на те несколько строк, что мы здесь пишем, пряча, насколько это в нашей власти, историю под видом романа, пожелаете взглянуть на законы, включенные в первый том подшивки тогдашнего «Монитёра», вы увидите, что избирать выборщиков, называющих депутатов, и содействовать составлению наказов должны были налогоплательщики, достигшие двадцати пяти лет. Поскольку налогом, по крайней мере подушной податью, облагался почти каждый человек, то получалось, что к голосованию призывалось все население, кроме домашней прислуги и других лиц, работающих по найму.
Подсчитали, что в выборах смогут принять участие пять миллионов человек.
Поэтому пять миллионов весьма деятельных французов — ведь они принадлежали к людям старше двадцати пяти лет — суетились ради этих выборов.
В эти более или менее опасные хлопоты Оже и бросился очертя голову, начав свои махинации.
Почему король, а особенно королева согласились призвать этих статистов монархии, которые до того дня в трагедиях королевства были лишены голоса и роль которых была ниже той, что исполнял античный хор, — тот хотя бы пел о своей радости или о своих горестях?
Народ пел так еще при Мазарини; но мы помним изречение министра-итальянца: «Народ платит за это».
Несомненно, случилось это потому, что народ тогда считали еще не столь развитым и не столь способным, каким он был в действительности.
Члены Парламента, потребовавшие созыва Генеральных штатов; министры, обещавшие их созвать; г-н Неккер, созвавший их; король и королева, разрешившие это, — все они думали, призвав на выборы такую гигантскую массу людей, напугать двор, который, со своей стороны, начал внушать страх королеве и королю, а министров и Парламент пугал уже давно.
Что представлял собой двор? Его составляли дворянство и духовенство, то есть два сословия, которые беспрестанно черпали деньги из королевской казны, но никогда ничего не отдавали в нее взамен того, что брали; поэтому опустошенные ими сундуки народ должен был наполнять точно так же, как он после кровавых войн заполнял поредевшие ряды армии.
Итак, благодаря созыву Генеральных штатов, дворянам и священникам, вероятно, пришлось бы больше не забирать себе долю из налогов, но разделить со всеми налоговое бремя.
Это стало маленькой местью двору, которую позволили себе король и королева.
Поэтому они даровали третьему сословию право иметь столько депутатов, сколько должны были избрать дворянство и духовенство, вместе взятые.
Правда, третье сословие, независимо от того, больше или меньше у него будет депутатов, по-прежнему имело один голос против двух: рассчитывали — г-н Неккер в первую очередь, — что голосование пройдет по сословиям.
Кстати, третье сословие, невежественное, неправоспособное, каким оно было, знающее лишь одну дорогу — туда, где тебя либо обирают, либо убивают, — наконец, слишком почтительное к властям, чтобы избирать людей из своей среды, будет выдвигать на выборах дворян, священников, а значит, укреплять ряды собственных врагов, то есть дворянство и духовенство.
