Александр Дюма - Сан Феличе
— Есть, — ответила королева. — Сегодня к девяти часам вечера пусть все три государственных инквизитора соберутся в темной комнате.
Актон отвесил поклон и вышел; офицеры были уже в передней.
— Наконец-то! — воскликнула королева, обняв Эмму и целуя ее с тем жаром, какой она вкладывала во все свои действия. — Я уже не надеялась, что мы останемся наедине.
XLIV
РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ЯСЛИ КОРОЛЯ ФЕРДИНАНДА
Название этой главы должно показаться нашим читателям непонятным. Поэтому начнем с объяснений.
Один из самых больших, самых торжественных праздников в Неаполе — Рождество, Natale, как называют его жители. Месяца за три до праздника беднейшие семьи лишают себя всего, чтобы скопить немного денег, часть которых они истратят на лотерею в надежде что-то выиграть и в случае удачи весело провести эту святую ночь, а другую часть отложат на случай, если Мадонна лотереи (ибо в Неаполе есть Мадонны на любое дело) окажется неумолимой.
Те же, кому ничего не удается скопить, несут в ломбард свои жалкие украшения, ношеное платье и даже снятые с кроватей матрацы.
А те, у кого нет ни украшений, ни матрацев, ни платья, занимаются воровством.
Замечено, что число краж в Неаполе сильно возрастает именно в декабре.
В каждой неаполитанской семье, как бы она ни была бедна, в рождественскую ночь непременно должно быть, по меньшей мере, три рыбных блюда.
На другой день треть неаполитанского населения бывает больна несварением желудка и тридцать тысяч человек пускают себе кровь.
В Неаполе кровь пускают по любому случаю: пускают ее потому, что перегрелись, потому, что озябли, потому, что Дул сирокко, потому, что дул трамонтана. У меня в услужении одиннадцатилетний мальчик; из десяти франков, которые я плачу ему в месяц, семь он откладывает на лотерею, по одному су в день отдает монаху, который уже три года подсказывает ему счастливые лотерейные номера, причем ни один из них не выиграл, а остальные тридцать су расходует на кровопускание.
Время от времени он появляется у меня в кабинете и докладывает.
— Сударь, мне надо пустить себе кровь.
И он пускает себе кровь, как будто надрезать ланцетом вену — самое веселое дело.
В Неаполе через каждые пятьдесят шагов — и тем более в эпоху, о которой у нас идет речь, — попадаются лавочки цирюльников, salassatori[66], и те, как и во времена Фигаро, в одной руке держат бритву, в другой — ланцет.
Простите за отступление, но кровопускание — такая существенная подробность неаполитанских нравов, что мы не могли обойти ее молчанием.
Вернемся, однако, к празднику Рождества, и прежде всего к тому, как его проводят в Неаполе.
Мы хотели сказать, что в преддверии Natale одно из главных развлечений неаполитанцев (что сохранилось у коренного населения Неаполя до сих пор) — это устройство яслей.
В 1798 году почти во всех больших неаполитанских домах сооружались ясли, будь то крошечные для забавы детей или огромные в назидание взрослым.
Король Фердинанд славился своим искусством строить ясли. Чтобы установить свое сооружение, он приказал построить в самом большом зале нижнего этажа королевского дворца подмостки, равные по величине подмосткам Французского театра.
Князь Сан Никандро развлекал этим занятием Фердинанда в годы его юности, но вкус, скажем даже — пристрастие к этому занятию король сохранил и в зрелые годы.
Для устройства яслей у всех неаполитанцев из года в год использовались, да и теперь используются одни и те же предметы, с той только разницей, что располагаются они по-разному. Иначе обстояло дело у короля. Постояв месяц или два, к восхищению зрителей, королевские ясли разбирались, а все предметы, украшавшие их, король раздаривал своим любимцам, и те хранили их как драгоценные знаки монаршего благоволения.
Ясли частных лиц, в зависимости от их достатка, обходились от пятисот до десяти тысяч, а то и до пятнадцати тысяч франков. Ясли же короля Фердинанда, к сооружению которых привлекались живописцы, скульпторы, зодчие, механики и машинисты, стоили до двухсот — трехсот тысяч.
Король начинал заниматься ими еще за полгода до праздника и посвящал их отделке все время, свободное от охоты и рыбной ловли.
Согласно королевскому замыслу, яслям 1798 года предстояло отличиться особенным великолепием. Они еще не были готовы, а Фердинанд истратил на них уже весьма значительную сумму. Вот почему накануне, предвидя недостаток средств в связи с расходами на подготовку к войне, король с несколько ребячливым легкомыслием, свойственным его характеру, поторопил доставку во дворец той суммы, которую банк «Беккер и сын» брал на себя в ходе переговоров о векселе в двадцать пять миллионов.
Восемь миллионов были заготовлены к вечеру и той же ночью, как и обещал Андреа Беккер, их перевезли из банкирского дома в подвалы дворца.
Фердинанд, веселый, сияющий, теперь уже не опасаясь, что денег не хватит, послал за своим другом кардиналом Руффо, прежде всего чтобы показать ему свои ясли и узнать его мнение, а затем чтобы вместе с ним ждать курьера Феррари, который, по свойственной ему пунктуальности, должен был прибыть в Неаполь еще минувшей ночью, а уж если не вернулся ночью, так непременно приедет утром.
В ожидании король рассуждал о добродетелях святого Ефрема с фра Пачифико, нашим старым знакомцем, чья популярность все росла, особенно с тех пор как ради этой популярности были принесены в жертву два якобинца; дошло до того, что этому монаху предназначалась великая честь занять место в яслях короля Фердинанда.
И вот в одном из углов зала, там, где при открытии яслей поместятся зрители, фра Пачифико и его осел Джакобино позировали скульптору: он лепил их фигуры из глины, чтобы затем вырезать из дерева.
Сейчас мы поясним, какое место предназначалось им в огромной композиции, которую мы развернем перед взором читателей.
Попробуем же, хоть это задача нелегкая, дать читателю возможность представить себе ясли короля Фердинанда. Они были воздвигнуты на подмостках, равных сцене Французского театра, — иными словами, площадь их равнялась тридцати четырем-тридцати шести футам в ширину и пяти или шести планам от рампы до стены в глубину.
Все это пространство было занято различными фигурами, установленными на подставках, которые по мере удаления в глубь сцены поднимались все выше и изображали главные события из жизни Христа, начиная с его рождения в яслях (на первом плане) и до распятия на Голгофе (на последнем плане, в самой глубине, почти под потолком).
Дорога, проходившая через всю сцену, как бы вела из Вифлеема к Голгофе.
