Вольф Серно - Тайна затворника Камподиоса
Лаванда. От ее волос исходил дурманящий запах лаванды. А ее кожа, рот, ее губы, так выразительно произносившие слова, которые были исполнены для него особой прелести, – все это делало ее восхитительной и желанной. Как странно, что он не оценил всей ее прелести с первых же дней...
Чем она сейчас занимается, о чем думает? Как глупо, что сейчас он не может быть рядом с нею и со всеми остальными. Но ему непременно нужно выздороветь! Завтра утром к нему опять придут пациенты, которые рассчитывают на его помощь. Он обследует их вместе с Тирзой. Тирза... Лежа на спине, он мысленно видел ее перед собой. Да так отчетливо, будто она и впрямь зашла сейчас на его половину. Как в тот самый день, когда он прописал ей сидячие ванны. Поздно вечером, думая, что никто ее не видит, она подняла юбку, чтобы вытереться полотенцем. Но он все видел, он так и не заставил себя отвести глаза. И, как часто бывало в последние дни, снова перед его взором возник блестящий шелковисто-черный треугольник, и он представил себе, как это было бы – проникнуть туда глубоко, совсем глубоко...
Каким недостойным, греховным мыслям он предается! Но ведь это всего лишь мысли, его мысли, которыми он ни с кем не поделится, и тем более с Тирзой, которой до него, скорее всего, и дела нет.
Он почувствовал сильнейшее возбуждение – то ли от этих мыслей, то ли начала действовать микстура с беленой... Нет, это его охватило желание! Будь Тирза здесь, что бы он ей сказал?
«Я тебя видел, – сказал бы он. – Видел твой сладкий передок, в который я с наслаждением вонзил бы свой член и промерил его глубину. А он бы нанизывался на меня, захватывал и никогда больше не выпустил!» Чушь! Но мечтать не запрещено.
– Я знаю, что ты на меня смотрел, – раздался тихий голос. – И мне это было приятно.
Игра воображения! Витус схватился за свой член, который стал упругим и твердым и пульсировал от желания. Он уже хотел доставить себе облегчение, но тут другая рука мягко отклонила его руку. Сон или реальность?
– Вот! Как ты вылечил меня, так и я хочу доставить тебе удовольствие, – сказала Тирза мелодичным голосом. Он услышал шелест материи, когда она подняла свою юбку и медленно, очень медленно, села на него...
Она лежала на руке Витуса, теребя волосы на его груди.
– Я знала, что так будет, – прошептала она. – Я столько дней об этом мечтала!..
Витус страстно поцеловал ее в губы.
– Я тоже все время мечтал об этом, но и подумать не смел, что ты тоже хочешь меня...
– Дурачок... – Она приподнялась и провела рукой по губам, потому что поцелуи Витуса были крепкими и жесткими, у него совершенно не было опыта.
– Я просто не могла дождаться, когда я избавлюсь от своих болячек. Вчера вечером я впервые за все время ни на что не могла пожаловаться. И, как видишь, мне сразу удалось соблазнить тебя.
Витус рассмеялся. И снова крепко обнял ее и прижал к себе.
– А что будет, когда придет рассвет? Все изменится?
– Что может измениться? – говорила она, покрывая поцелуями его грудь и плечи. – Сейчас мне хочется, чтобы время вообще остановилось.
– Тирза... Какое красивое имя... – прошептал он.
– Это еврейское имя. Предки мои долго жили в земле, которая называется Палестиной. И многие женщины из наших носят это имя. – Она взяла его правую руку и принялась ласкать его пальцы и дуть на них. – А как у тебя с горлом? Лучше?
– Да, – он поцеловал ее в губы, на этот раз нежнее. – К счастью, я смог вчера вечером пополнить в лесу запасы трав, так что у меня есть все для хорошей целебной микстуры.
Он вспомнил, что наблюдал тогда за ней, оставаясь незамеченным.
– Между прочим, я видел тебя тогда вечером, только я не хотел мешать тебе, потому что ты и была в отчаянии и пела такие грустные песни.
– О-о! – она отпустила его руку. Он почувствовал, как она внутренне напряглась. Но тут же отошла. Она легонько поцеловала кончики его пальцев и положила его руку себе на грудь.
– Ты видел поминальный плач, – сказала она. – Если гитан, то есть один из нас, цыган, умирает, обычай требует, чтобы он был оплакан песней. Так же, как другой обычай велит нам сжигать на кострах наших покойников. Но когда моего отца убили, для этого не было времени, и поэтому я часто пою этот плач, когда вспоминаю о нем. – Тирза еще теснее прижалась к Витусу. – Плач, который ты слышал, называется квехьо. Это особое выражение нашего горя.
Он чувствовал, как бьется ее сердце у него под рукой.
– Но при этом ты как-то странно притоптывала ногами.
– То, что ты видел, мы называем фламенко. В этом танце мы выражаем наши чувства. Фламенко состоит из трех элементов: из kante, то есть пения, из baile, то есть танца, и toque, то есть музыкального сопровождения, – в основном мы танцуем под гитару. Конечно, самый главный элемент – это пение, а потом уж музыка и танец.
– Это не похоже ни на какой танец или музыку, которые я видел или слышал до сих пор.
– Мы, цыгане, очень во многом отличаемся от других народов. И поэтому нам в Андалузии приходилось так же туго, как евреям или маврам. Представь себе, эти пайо, как мы, цыгане, называем всех нецыган, устроили во всех больших городах юга Испании штанерии – кварталы, где мы должны ютиться в тесноте, потому что не хотим отказываться от наших обычаев и привычек. В Севилье такой квартал называется Триана, в Хересе – Сантьяго, в Кадисе – Сан-Фернандо. В этих кварталах мы влачим жалкое существование, в самых недостойных и унизительных условиях, мы – народ, который превыше всего ценит свободу!
Витус не знал, что на это ответить. Он почувствовал, как учащенно забилось ее сердце, как во время рассказа о пережитых несправедливостях и обидах ее охватывает не находящая выхода ярость. Свободной рукой он ласково погладил ее по спине.
– В гитанериях – колыбель фламенко, – продолжала она. – Мы с отцом родом из Севильи, где до сих пор живет наша семья, которую нам пришлось оставить.
– Тебе не больно об этом вспоминать?
– Ты хочешь об этом поговорить?
– Да, сегодня да. Однажды ты меня уже спрашивал, но тогда я еще не была готова! – Она снова поцеловала его руку, лежавшую у нее на груди. – Сейчас все по-другому. Значит, слушай... Примерно полтора года назад я должна была выйти замуж за Рубо. Мои отец, мать и вся наша семья жили тогда в Триане. Жили трудно, но не хуже других. Отец был кузнецом, это одна из немногих профессий, которой дозволено заниматься цыганам. Он давно обсудил все подробности нашей свадьбы с родителями Рубо – и как мы свадьбу отпразднуем, и какие будут подарки с чьей стороны. Обсудили все до мелочей! Моя мать отдала мне свое свадебное платье, дорогую семейную реликвию, которая перешла к ней от бабушки, а той досталась от прабабушки.
