Анатолий Брусникин - Девятный Спас

— Где гехаймрат? — закричал он часовым. Юла.

Зеркалов сверху махнул шпигу, чтоб ступал в кабинет, и тоже спустился.

Пять минут спустя, дослушав сбивчивый, со слезой рассказ, Автоном Львович стоял с зажмуренными глазами и стискивал зубы, чтоб не завыть. Фортуна, стерва, махнула подолом и не далась!

Карточный домик зеркаловской судьбы рухнул бесповоротно. Суждено было Автоному сгинуть под сими руинами. Погубил он, безумный честолюбец, и себя, и ни в чём не повинного сына.

Думай, голова, думай. Когда предаёт удача, кроме как на себя надеяться не на кого. Он открыл глаза, улыбнулся трясущемуся шпигу.

— Успокойся. Что ты, будто баба. Выпей воды. Держись за меня крепче и не трусь, выплывем.

Всхлипнув, Юла налил себе из кувшина, стал пить. Тогда Автоном выдернул из ножен шпагу и воткнул её сообщнику между рёбрами — глубоко, по самую чашку.

Дело повернулось скверно, однако сдаваться было еще рано. Сдаваться всегда рано.

Пускай Ромодановский жив. Это значит, что проклятый мастер до него добрался и всё рассказал. Заговор провалился.

Князь не глуп. Вмиг сообразит, что без начальника внутреннего полуприказа тут не обошлось. Однако им Зеркалова ещё взять надо.

Выскочив из ордонансгауза, Автоном Львович на бегу крикнул капитану:

— Выводи всех, кто есть, за ворота! А мне вели запрячь двух коней, самых лучших!

Всё отняла у него Фортуна, но трёх главных сокровищ лишить не сумела. Их-то он отсюда и увезёт. Во-первых, Петю. Во-вторых, священную икону.

В-третьих, грамотку, которая Алексеем Петровичем собственноручно писана и выдаёт его с головой. На неё, спасительницу, у Зеркалова сейчас и была главная надежда.

Пускай князь-кесарь перекрывает все дороги и рассылает догоняльщиков за беглым гехаймратом. Мы далеко бегать не станем. Спрячемся с Петей по соседству, во дворце у цесаревича. А чтоб осторожный гофф-оберкамергерр Кирьяков не прикончил опасного свидетеля, грамотку с собою не возьмём — спрячем в верное место.

У Зеркалова на такой случай и тайничок был заготовлен. Хорошая сухая норка близ ермитажа, изнутри известью скреплённая и даже обштукатуренная. Там, в сундучке, уже лежали кое-какие полезные бумажечки, припасённые в прежние времена.

Хоть и совсем мало оставалось времени, но первым делом Автоном упрятал обережную грамоту. Землю над схроном разровнял тщательно, без поспешания. С неба закапало, начинался дождь. Это было кстати. Почва размокнет — не видно будет, что копали.

Старательно утоптав заветное место, он побежал в ермитаж.

— Бросай всё! — крикнул сыну. — Икону только возьми!

Удивительно, но Петя стоял уже в плаще и шляпе, полностью собранный. Под мышкой — обёрнутый холстиной прямоугольник.

— Провидец ты мой! — восхитился Зеркалов. — Единственная моя отрада! Бежим!

Теперь нужно было успеть за ворота выбраться, и спасены.

Успели.

Караульный начальник суетился, выстраивая ярыг и солдат. Ему Автоном крикнул:

— Мы с сыном к Фёдору Юрьевичу!

— Опасно! — донеслось вслед. — Господин гехаймрат, конных прихвати!

— Моя охрана в Кривоколенном осталась! Ништо, как-нибудь!

Отмахнулся, запустил рысью. Петя, молодец, не отставал. У перекрёстка, где надо было сворачивать к дворцу, из темноты навстречу вынесся всадник. Нельзя было при нём сворачивать — донесёт. Чертыхнувшись, Автоном осадил коня. Неужто гонец от Ромодановского, с приказом об аресте? Рука легла на рукоятку пистолета.

Но то был хуже, чем просто гонец — то был Попов, которому к сему часу полагалось уже обретаться в преисподней.

Однако о перевороте в зеркаловской судьбе бывший италианец ещё не прознал. Завидев Автонома Львовича, он закричал:

— Господин гехаймрат, измена! Штрозак тебя обманул! Насилу я от них живым ушёл!

И пришла тут в голову Зеркалову быстрая мысль, очень хорошая. А не убить ли Попова? Во-первых, слишком много знает. Во-вторых, на гвардии прапорщика можно много чего свалить, даже и в главные изменники произвести. Мёртвый не заспорит. Юлы уже нет. Микитенку зарезал Яха. Из свидетелей остается один мастер Илья, но много ль веры мужику сиволапому?

— Ты в своём ли уме?! — закричал Автоном, двигаясь на встречу Попову и отводя за спину руку с пистолетом. — Не мог Штрозак обмануть! Он мне повинную грамотку писал!

Вдруг сзади раздался голос Пети — тихий, но явственный:

— Не тронь его.

Вздрогнул Зеркалов, сунул оружие в седельную кобуру. Не мог он против сына пойти.

Да уж и поздно было. Попов подъехал вплотную, а в руке у него была обнажённая, перепачканная кровью шпага.

— С боем до лошади пробивался, — взволнованно стал он рассказывать. — Челяди англицкой положил человек пять, не то шесть. Воротник мне прострелили, шляпу сшибли, ножны с пояса оборвали. Да не в том дело! Зря всё! Не написал Витворт донесения!

Слушать его Автоному Львовичу было некогда. С минуты на минуту должны были от Ромодановского нагрянуть.

— Что Витворт! — перебил он Попова. — Тут дела пострашнее! Кругом измена. Никому верить нельзя! Юла, и тот иуда! Будь в ермитаже, жди меня. Я к князь-кесарю!

Разъехались.

Едва стих топот поповской лошади, отец с сыном спешились. Автоном хлестнул обоих коней, чтоб умчались подальше в ночь, сам повернул в сторону Преображенского дворца.

А по яузской дороге, шагах в трехстах, приближались огни, много. Уж это точно по зеркаловскую душу. И всадники там были, и знакомая колымага с фонарями.

Затаившись под кустом, гехаймрат проводил взглядом князь-кесарев поезд. Самого Ромодановского за тёмными стёклами кареты было не разглядеть, но на козлах, рядом с кучером восседал огромный Илейка Иванов, всему великому делу погубитель. Быстро ж они поспели.

А только за Автономом Зеркаловым всё равно не угнались.

— Идем, Петюша, спешить надо.

Когда прискакали всей шумной ордой в Преображёнку, князь-кесарь, даром что старик, выпрыгнул из колымаги на ходу и, тряся пузом, побежал к приказной избе. Притом кричал хрипло:

— Где он? Где Автоношка? Подать его!

Про Ильшу позабыл, поэтому богатырь спокойно слез с козел, огляделся.

В казённом городке никто не ходил, никто не молчал — все носились взад-вперёд, орали друг на дружку. Содом и Гоморра. Вот какого страху нагнал Ромодановский.

В приказной избе, где полагалось быть гехамс… грехамсрату (точное название чина Илья так и не запомнил) — ну, в общем, Зеркалову, загалдели ещё громче, чем на улице. Взяли, что ли? Не похоже. Вынесли какого-то на руках, но не грехамсрата. Какого-то тощего, у которого болтались ноги. Башмаки с пряжками показались Ильше знакомыми. Юла это был, вот кто. Тут мастера окликнули. Обернулся — Лёшка. Идем, говорит, со мной. Нам велено в ермитаже ждать.