Джек Уайт - Рыцари света, рыцари тьмы
Гассан удалился, но ворота, ведущие к покоям принцессы, пока не закрыли на ночь. Вскоре в сгущающихся во внутреннем дворике сумерках показался еще один посетитель — на этот раз пожилой — и отрекомендовался страже. Капитан стражников немедленно уделил ему внимание и проводил в покои Алисы — прямо в главную приемную залу, где королевская дочь обычно встречала высокопоставленных гостей. Данный визит обещал быть сугубо официальным: аудиенции просил сир Бертран де Перигор, прославленный рыцарь, в 1099 году во время разграбления Иерусалима утопивший город в крови неверных, а сейчас числившийся старшим советником Балдуина Второго. Этот тупой неулыбчивый солдафон явился сюда лишь потому, что король направил его к принцессе с личным поручением. Он отказался сесть и застыл на месте, нетерпеливо барабаня пальцами по массивному серебряному кресту у себя на груди, ожидая, пока капитан стражников доложит о нем Алисе.
Наконец принцесса показалась на пороге залы, смерив Перигора высокомерным и недружелюбным взглядом. Он ответил ей гримасой, в которой читалась не меньшая неприязнь, и резким голосом сообщил, что король немедленно требует ее к себе. Исполнив, таким образом, поручение по передаче послания, доблестный воин без дальнейших разговоров развернулся и покинул залу.
Алиса плюнула в сторону закрываемых за ним дверей, а затем спешно начала приготовления к родственному визиту. Хлопнув в ладоши и вызвав Иштара, она велела ему прислать горничных, чтобы помочь ей одеться, и, всецело доверившись их заботам, начала перебирать в памяти нынешних гостей отца: ее занимало, кто из них мог бы повлиять на это неожиданное приглашение. В любом случае, она не особенно опасалась навлечь на себя монарший гнев, поскольку ее совесть была кристально и потому непривычно чиста, но Алису донельзя разбирало любопытство, зачем отец пожелал ее видеть. Он редко обращался к ней напрямую и никогда — по вечерам, накануне ужина, давно превратившегося в церемонию приема важных гостей, нескончаемым потоком прибывающих из других графств и областей Заморья. Не меньше внимания приходилось уделять посланцам из Рима и многочисленных королевских дворов христианского мира. Встав во главе Иерусалимских владений, ее отец нагрузил на себя обузу вдесятеро большую, чем в бытность его просто Балдуином де Бурком, графом Эдесским.
Через полчаса, когда королевская стража наконец допустила ее в приемную залу, Алиса немало удивилась, застав своего отца одного, да еще в добром расположении духа. Король, несомненно, ждал ее и быстро встал, едва створки дверей распахнулись перед принцессой, но она все же успела заметить, что до этого он сидел, небрежно развалясь, на огромном позолоченном троне и читал некий документ, расправив его руками и подставив под свет яркого факела, вставленного в высокий бронзовый канделябр за его спиной. Алиса вошла, и Балдуин отпустил пергамент, который тут же скатался в свиток.
Расплывшись в улыбке, король торопливо спустился с помоста навстречу дочери. Она улыбнулась в ответ — робко, поскольку не знала истинной причины приглашения, — поспешно сделала реверанс и расцеловала отца в обе щеки. Алиса всегда называла короля папой и сейчас приложила все усилия, чтобы выглядеть в его глазах благовоспитанной скромницей, ничуть не интересующейся, чем вызвано такое непривычное к ней обращение. Ни один человек, включая и ее августейшего родителя, глядя на нее, ни за что не догадался бы, что принцессу глубоко изумило отсутствие всегдашней толпы, состоящей из придворных, просителей и подхалимов. Они вечно путались под ногами и своей суетой портили любую беседу. Некогда отец и дочь встречались запросто и почти ежедневно вели задушевные разговоры, но те времена давно миновали — с тех пор, как граф перевоплотился в короля.
Балдуин нежно пожал ручки Алисы, поднес их к губам и поцеловал, а затем оставил ее и вернулся к столу у стены, заваленному пергаментами и свитками, свидетельствующими о множественных государственных делах монарха. Немного помедлив и изучающе оглядев громоздящуюся перед ним кипу свертков, король выудил из нее некую вещицу, обтянутую кожей. Положив коробочку на ладонь, будто желая взвесить, он полуобернулся к дочери и спросил через плечо:
— Слышала ли ты, дорогая, что к нам из Франции прибыли послы?
Алиса с неподдельным изумлением покачала головой: обычно от нее не укрывались придворные визиты.
— Нет, я даже не подозревала, что к нам кто-то приехал. Когда же они прибыли, папа?
— Сегодня, сразу после полудня. Они пристали в Яффе, и им пришлось ждать, пока подоспеет их свита, чтобы безопасно добраться к нам. Ждали больше недели, и только через восемь дней собрали караван, а затем еще три дня пути… Очень, очень задержались.
— Разве дорога из Яффы до сих пор столь опасна? Мне казалось, что рыцари-монахи навели на ней порядок, нет?
— Навели, навели, дорогая… но силы человеческие не безграничны. Для охраны едущих сюда паломников на монахов возложена обязанность постоянно патрулировать две дороги — в Иерихон и Яффу, но вторая гораздо протяженнее, и нести на ней дозор сложнее. К тому же пилигримов по ней путешествует меньше.
— И что это меняет? С каких это пор паломники стали важнее, чем королевские и вице-королевские послы из христианских земель?
Король поглядел на нее с доброй улыбкой и склонил голову.
— Это как посмотреть. Патриарху вместе с братом Гугом и его несравненными товарищами гораздо ближе к сердцу настоятельная забота о паломниках. Изменить положение мы пока не в силах, и, с моей точки зрения, глупо было бы сейчас настаивать на своем. Но послы тем не менее прибыли, дорогая моя, и кое-что привезли для тебя.
Коробочка была плоская и довольно увесистая, по размеру едва превосходящая Алисину ладонь. От волнения пальцы у принцессы не слушались, и она не сразу справилась с хитроумным креплением, удерживающим красивую кожаную обертку. Можно, конечно, было просто разрезать ремешок, но по неизвестной, непонятной ей самой причине Алиса упорно и осторожно распутывала узел, пока он не распался в ее руках.
Она быстро сняла обертку и во все глаза уставилась на ее содержимое — миниатюру, написанную на небольшой дощечке из тяжелой и плотной древесины. По краю шел бордюр замысловатой резной позолоты, в котором Алисе удалось различить знакомые листья аканта. На портрете был изображен молодой мужчина с вьющимися белокурыми волосами и сияющими голубыми глазами. Даже при допущении, что художник, не желая прогневить заказчика, до известной степени приукрасил копию, принцессе стало ясно, что оригинал был невероятно статен и чрезвычайно хорош собой.
