Война Кортни - Уилбур Смит
Шафран торжествующе улыбнулась, вдавила педаль газа в пол, включила третью передачу, самую высокую, какую только могла предложить машина, и помчалась по шоссе.
Джип был проворным созданием, чей двигатель” Go Devil " был любим солдатами за его производительность, и вскоре у Шафран его скорость составляла почти шестьдесят миль в час. Прошло десять миль, потом двадцать, и Шафран подумала, что если они будут продолжать двигаться с такой скоростью, то к утру доберутся до места назначения. Рядом с ней спал Данниган; солдаты с таким опытом, как у него, давно уже научились хватать любую возможность, куда бы и когда бы он ни направлялся.
Шафран ехала уже почти пятьдесят миль, не сбавляя темпа, хотя монотонность дороги, казалось, мешала ей не закрывать глаза.
"Еще немного, и мы сможем поменяться местами", - подумала она.
Когда она поднялась на невысокий холм, что-то привлекло ее внимание в нескольких сотнях ярдов впереди, ниже по склону. По обеим проезжим частям дороги были разбросаны большие черные тени, дюжина или больше из них пересекали ее путь.
Она моргнула, попыталась сосредоточиться, изо всех сил пытаясь заставить свой усталый мозг разобраться в том, что она видела.
Тени становились все ближе.
Если это были тени, значит, что-то их отбрасывало. - Она подняла голову. Единственные облака в небе были легкими и высоко над головой, несущимися по небу.
Шафран была измотана. Что-то не давало ей покоя. Облака двигались . . . Тени неподвижны . . .
Она была почти на них, повторяя про себя: тени неподвижны . . .
И тут ее осенило: это не тени . . . воронки от бомб!
Теперь она проснулась.
Она ударила по тормозам, но маленький автомобиль был тяжело нагружен, спускаясь с холма на максимальной скорости, и он почти не замедлился. Когда первый из кратеров распахнулся перед ней, открывая пасть, чтобы поглотить их, Шафран дернула ручной тормоз и резко повернула руль влево.
Машина бешено завертелась, развернулась, заскользила и скользнула по краю кратера, ее шины были в нескольких дюймах от падения.
Даннигана швырнуло на плечо Шафран, едва не выбив руль из ее рук. Она оттолкнула его, и он ударился головой о металлическую раму ветрового стекла. Он закричал от боли, и его отбросило в другую сторону, когда Шафран развернулала джип с противоположного поворота.
Земля начала выравниваться, и их скорость замедлилась, но только немного, и появился еще один, немного меньший кратер. Ей удалось обогнуть его, а затем и третий, на этот раз чуть увереннее, пока машина наконец не остановилась.
Шафран вылезла из машины, держась за борт, чтобы не упасть и прочистить голову. Она огляделась вокруг. Машина оказалась примерно на полпути через то, что должно было быть целой цепочкой бомб, сброшенных с одного самолета. Казалось, что они застряли в середине огромного куска швейцарского сыра, покоящегося на одной из тонких, твердых секций, с большими отверстиями вокруг них.
Она поняла, почему на этом участке автобана больше никого не было. Королевские ВВС позаботились о том, чтобы колонны танков и грузовиков не могли препятствовать передвижению немецких войск.
Данниган стоял с другой стороны машины, потирая голову. - Не возражаете, если я внесу предложение, мэм? Если ты собираешься вести машину, как чертов маньяк, то, наверное, лучше всего делать это средь бела дня.”
Он оглядел лунный пейзаж. - Сейчас, мэм, - сказал он. - Это моя смена, и я никогда не уклоняюсь. Я сяду за руль . . . как только мы окажемся на той хорошей, твердой дороге. Извините меня за дерзость, мэм, но это, черт возьми, может привести нас отсюда туда, будь я проклят.”
- Вы правы, сержант, - сказала Шафран. “Это было дерзко . . . но вполне заслуженно. Запрыгивайте, и я переправлю нас через . . . спокойно и медленно, не волнуйтесь.”
***
Когда Герхард и другие выжившие заключенные из Заксенхаузена прибыли в Дахау, их выстроили в ряд рядом с грузовиками. Они прошли через знакомый ландшафт голой земли, усеянной тощими трупами, к хижине, которая выглядела снаружи точно так же, как те, в которых они были заключены в Заксенхаузене. Но когда дверь открылась, Герхард вошел в комнату, которая, казалось, явилась из сна, далекое воспоминание о прошлом стало реальностью. Она была обставлена удобными креслами, диванами, столиками и светильниками с малиновыми атласными абажурами. На стенах висели фотографии красивых женщин, на полу лежал ковер, в окнах висели стекла и висели яркие узорчатые занавески.
Офицера СС, который ждал их в хижине, казалось, забавляли озадаченные взгляды новых заключенных. “Наши помещения сейчас несколько переполнены, - сказал он. - Но это устройство больше не требуется. Возможно, Вам, джентльмен, будет грустно узнать, что прежние обитатели ушли . . .”
Его остроумие не нашло отклика. Офицер раздраженно вздохнул, глядя на свою неблагодарную аудиторию. - Ради бога, успокойтесь . . . Это бордель в Дахау.”
Их поместили в одиночную камеру, заперли в комнатах, которые когда—то занимали лагерные шлюхи, и в каждой из них стояла невообразимая роскошь кровати - простой металлический каркас со скрипучими пружинами и матрасом из конского волоса,-которая показалась Герхарду раем после тесных рабских коек Заксенхаузена. Еда была лучше, чем Герхард ел за последние месяцы: утром - целая булочка, на обед - суп, в котором иногда плавали кусочки моркови или картофеля, а вечером-гречневая каша, усеянная кусочками Хрящеватого жирного мяса.
Герхарду не требовалось никаких сознательных мыслей, чтобы заставить его есть. Его тело требовало этого. Но его физическое состояние ухудшалось по мере того, как тиф, убивший так много его товарищей по заключению, овладевал им. Все тело болело. Его охватил обжигающий пот, за которым последовал стучащий зубами озноб. Но когда через несколько дней ему вдруг приказали убираться, он все еще был достаточно силен, чтобы, спотыкаясь, выйти из борделя и медленно, мучительно следовать за остальными через лагерь туда, где стояла пестрая колонна грузовиков и старых автобусов.
Ожидали еще несколько заключенных: около сотни, примерно треть из них - женщины, которые уже были
