Теофиль Готье - Железная маска (сборник)
От всего этого по спине девушки поползли мурашки, и ей понадобилось собрать все свое мужество, чтобы миновать галерею под перекрестным огнем потусторонних взглядов. По пути ей мерещилось, что все эти властные старцы в допотопных кирасах и камзолах, увешанные орденами, и чопорные дамы в гофрированных воротниках и огромных панье[66] сопровождают ее, словно похоронная процессия.
Чтобы пройти по галерее мимо призраков, глядевших со стен, Изабелле потребовалось столько же мужества, сколько нужно солдату, чтобы спокойно промаршировать под перекрестным огнем. От холодного пота у нее между лопатками намокла шемизетка. Ей мерещилось, будто страшилища в кирасах и камзолах, увешанных орденами, вдовицы в торчащих гофрированных воротничках и непомерных фижмах спустились из рам и сопровождают ее, словно погребальная процессия. Ей даже чудились призрачные шаги, шелестящие по паркету.
Наконец она достигла конца галереи и наткнулась на застекленную дверь, ведущую во двор замка. Лишь с огромным трудом девушке удалось повернуть ржавый ключ в замке, после чего она, поставив лампу в надежное место, чтобы захватить ее на обратном пути, покинула обитель ночных миражей.
При виде чистого неба с переливающимися алмазным блеском звездами, которые не мог затмить даже лунный свет, Изабелла испытала такую огромную радость, словно заново возродилась к жизни. В ту минуту ей казалось, сам Бог взглянул на нее со своих заоблачных высот, а прежде, пока она блуждала в беспросветном мраке под непроницаемыми сводами в лабиринте покоев и переходов, Всевышний на миг отвернулся от нее. И хотя положение ее нисколько не улучшилось, с души словно упал тяжкий груз.
Решив обследовать двор, Изабелла двинулась вперед, но он оказался замкнутым со всех сторон, словно в крепости, за исключением одного прохода под кирпичным сводом, который вел, должно быть, к самому рву. Заглянув в него, девушка почувствовала, как в лицо ей пахнуло свежестью, и услышала, как плещется мелкая зыбь на его дне. Очевидно, через этот ход доставляли припасы для замковой кухни; но чтобы переправиться через ров, требовалась лодка, которая сейчас, видимо, была где-то спрятана.
Итак, бегство было невозможным, этим и объяснялась та относительная свобода, которая была предоставлена пленнице. Она походила на тех экзотических птиц, которых перевозят на кораблях в открытых клетках. Полетав немного, они все равно будут вынуждены вернуться в свою тюрьму, ибо до ближайшей суши их просто не донесут крылья.
В одном из углов двора сквозь ставни на окнах полуподвального помещения просачивался тусклый свет. В тишине ночи оттуда же доносился невнятный шум. Осторожно ступая, молодая актриса двинулась туда. Заглянув в одну из щелей, она смогла ясно различить, что происходило внутри.
Вокруг стола, под свисавшей со свода на цепи медной трехрогой масляной лампой, пировала компания головорезов. Изабелла сразу признала в этих молодчиках своих похитителей, хоть и видела их до сих пор только в масках. То были Кольруле, Тордгель, Ля Рапе и Бренгенариль[67] – негодяи, чья внешность вполне соответствовала их прозвищам. Падавший сверху свет резко очерчивал лоснящиеся лбы и носы, длинные усы и багровеющие щеки, отчего физиономии собутыльников казались еще свирепее, хотя они и без того представляли весьма отталкивающее зрелище.
Огастен, избавившийся от парика и накладной бороды, в которых он изображал попрошайку-слепца, сидел в стороне. Как мелкому разбойнику из захолустья, ему не полагалось держаться на равной ноге со столичными бретерами. Во главе стола восседал Малартик, направляя ход пиршества. Лицо его было бледнее, а нос еще краснее, чем обычно; феномен этот объяснялся количеством опустошенных бутылок, валявшихся повсюду, словно тела воинов, павших на поле битвы, а также количеством непочатых бутылок, которые неутомимо подносил лакей-дворецкий.
Из разговоров собутыльников Изабелла могла уловить лишь обрывки фраз, смысл которых чаще всего оставался для нее туманным. И не удивительно, ведь то был жаргон притонов, кабаков и фехтовальных залов, пересыпанный воровскими словечками, заимствованными из разных цыганских наречий, поэтому ей не удалось ничего выяснить относительно своей дальнейшей судьбы и намерений похитителей. Девушка продрогла и уже собралась вернуться в предоставленные ей покои, когда Малартик с такой силой грохнул кулаком об стол, что бутылки закачались, а бокалы и стаканы жалобно зазвенели. Как ни были пьяны его сообщники, они тут же встрепенулись и все разом уставились на предводителя.
Воспользовавшись минутным затишьем, Малартик встал и, подняв бокал так, что вино засверкало на свету, как камень в перстне, провозгласил:
– А ну-ка, парни, послушайте песенку моего сочинения, ибо лирой я владею не хуже, чем мечом. А поскольку я закоренелый пьяница, то и песенку сочинил вакхическую. Ведь недаром сказано: рыбы немы потому, что пьют воду, а если бы рыбы употребляли вино, этот благородный сок, то и они запели бы. Так докажем же, что мы воистину люди, а не какие-то там рыбы!
– Песню! Песню! – заревели Кольруле, Тордгель, Ля Рапе и Бренгенариль, которые были уже не в силах уследить за столь затейливым ходом рассуждений.
Малартик прочистил горло, а затем со всеми ухватками маститого певца, приглашенного в королевские покои, запел – хоть и хрипловато, но без фальши:
Наливай-ка, Бахус пьяный,Наливай полней стаканы!Виноградникам привет!Гроздей сок – кровавый цвет…
Песня была встречена восторженными приветствиями, и Тордгель, считавший себя знатоком поэзии, тотчас объявил Малартика учеником Сент-Амана[68], превзошедшим своего наставника. Было решено в честь сочинителя и исполнителя осушить по стакану красного, и каждый выполнил это со всей добросовестностью. Поскольку застолье тянулось уже давно, последняя порция оказалась губительной для наименее выносливых: Ля Рапе сполз под стол, на него свалился Бренгенариль. Более крепкие Тордгель и Кольруле начали клевать носами. В конце концов их головы опустились на скрещенные руки и послышался мощный храп.
Лишь Малартик по-прежнему сидел, выпрямившись, сжимая в руке бокал и тараща осоловевшие глаза. Нос его, раскаленный докрасна, казалось, сыпал искрами, а сам он с тупым хмельным упорством продолжал машинально твердить:
Нал-ливай-ка, Б-бахус пьяный,Нал-ливай п-пол-лней стак-каны!..
Изабелле наконец опротивело это зрелище, она покинула свой наблюдательный пост у щели и продолжила обход двора. Вскоре она оказалась под сводом прохода, где находились во́роты с противовесами, на которые были намотаны цепи подъемного моста. Сдвинуть с места эту железную махину было не в ее силах, а поскольку выбраться из замка иначе, чем опустив мост, было невозможно, девушке пришлось оставить мысли о бегстве.
