Александр Дюма - Сан-Феличе. Книга первая
Актон влил их в рот больного.
— И вы уверены, что благодаря этому снотворному он долго не очнется? — спросила королева.
— Во всяком случае, не придет в себя настолько, чтобы понимать, что делается вокруг.
— Но я не вижу его сумки, — заметила королева.
— Король вполне доверяет ему и поэтому не прибегает к обычным мерам предосторожности. А когда речь идет о простой депеше, курьер прячет ее в кожаный карман своей куртки и в нем же привозит ответ.
— Так посмотрим, — ничуть не колеблясь, сказала королева.
Генерал распахнул куртку, порылся в кожаном кармане и извлек оттуда конверт, запечатанный личной печатью австрийского императора, а именно, как и предвидел Актон, печатью с головой Марка Аврелия.
— Прекрасно! — заметил генерал.
Королева хотела взять письмо, чтобы распечатать его.
— Нет, нет, не так! — возразил Актон.
Он подержал конверт над свечкой, сургуч мало-помалу размяк, и один из углов конверта приподнялся. Королева провела рукою по лбу.
— Что же мы сейчас прочитаем? — промолвила она. Актон вынул письмо из конверта и, склонившись, подал королеве.
Королева развернула бумагу и прочла вслух:
«Замок Шёнбрунн, 28 сентября 1798 года.
Превосходнейший брат мой, кузен и дядя, свойственник и союзник!
Отвечаю Вашему Величеству собственноручно, как и Вы собственноручно писали мне.
По моему мнению, согласованному с придворным советом, нам не следует начинать войну с Францией, прежде чем мы не обеспечим себе все шансы на успех, причем один из шансов, на который я рассчитываю, заключается в участии 40 000 воинов из русской армии под началом фельдмаршала Суворова, которому я предполагаю поручить верховное командование нашими войсками, однако эти 40 000 воинов прибудут сюда лишь в конце марта. Повремените же, превосходнейший брат мой, кузен и дядя, задержите всеми возможными средствами начало военных действий. Не думаю, чтобы Франция желала войны больше, чем того хотим мы; воспользуйтесь ее мирным настроением; дайте пока любое объяснение тому, что произошло, а в апреле мы начнем войну, собрав все свои силы.
Вот все, что я хотел сказать Вам, превосходнейший брат мой, кузен и дядя, свойственник и союзник. Засим возношу Господу мольбу, чтобы он хранил Вас под своим святым покровом.
Франц».
— Это совсем не то, чего мы ждали, — сказала королева.
— Только не я, — возразил Актон, — я никогда не допускал мысли, что император начнет военные действия ранее будущей весны.
— Как же быть?
— Я жду распоряжений вашего величества.
— Вам известно, генерал, почему я желаю, чтобы война началась немедленно?
— И вы берете на себя ответственность, ваше величество?
— Как же я могу взять ее на себя после такого письма?
— Письмо императора обернется так, как мы того пожелаем.
— Что вы хотите сказать?
— Бумага — вещество податливое, можно заставить ее говорить то, что нам нужно. Весь вопрос заключается в том, чтобы рассчитать: предпочтительнее ли начать войну немедленно или повременить, атаковать или ждать атаки.
— Тут спорить, мне кажется, не о чем. В каком состоянии находится французская армия, нам известно, — в настоящее время она неспособна к сопротивлению. Если же мы предоставим ей время организоваться, то сопротивляться не сможем мы.
— Но вам кажется, что, получив такое письмо, король не откроет военных действий?
— Конечно; он будет рад, что есть предлог не двигаться из Неаполя.
— В таком случае я знаю только одно средство, — решительно заявил Актон.
— Какое?
— Заставить письмо сказать противоположное тому, о чем оно говорит. Королева схватила руку генерала.
— Возможно ли? — прошептала она, пристально глядя на него.
— Чего же проще?
— Объясните мне… Минутку!
— Что такое?
— Разве вы не слышали? Он застонал.
— Не обращайте внимания.
— Но вот же он поднимается на кровати!
— Чтобы снова упасть, видите?
И действительно, несчастный Феррари с громким стоном опять растянулся на своем ложе.
— О чем мы говорили?
— Я сказал, что бумага плотная, неокрашенная, исписана только с одной стороны.
— Так что же?
— Значит, можно при помощи кислоты вытравить написанное императором, оставив только три последние строчки и подпись, а вместо совета отложить военные действия до апреля порекомендовать приступить к ним немедленно.
— Вы предлагаете, генерал, дело весьма серьезное.
— Потому-то я и сказал, что только королева может взять на себя такую ответственность.
Каролина на минуту задумалась; она помрачнела, нахмурилась, взгляд ее стал жестким, руки сжались.
— Хорошо, — сказала она, — беру все на себя. Актон посмотрел на нее.
— Я же сказала, что за все отвечаю. За дело! Генерал подошел к раненому, пощупал у него пульс и, повернувшись к королеве, сказал:
— Раньше чем через два часа он не очнется.
— Чего вы ищете? — спросила королева, заметив, что Актон осматривается по сторонам.
— Мне нужны жаровня, огонь и утюг.
— Известно ли кому-нибудь, что вы находитесь здесь при раненом?
— Известно.
— В таком случае позвоните и прикажите принести все, что нужно.
— Но о том, что ваше величество здесь, никто не знает.
— Да, верно, — сказала королева и спряталась за портьерой.
Актон позвонил; явился не лакей, а секретарь.
— Ах, это вы, Дик? — удивился генерал.
— Да, ваше превосходительство, я подумал, что, быть может, вам потребуются услуги, которые не сумеет оказать лакей.
— Так оно и есть. Прежде всего достаньте, и как можно скорее, жаровню, раскаленный уголь и утюг.
— Больше ничего, ваше превосходительство?
— Пока что больше ничего. Но оставайтесь поблизости; вероятно, вы мне еще понадобитесь.
Молодой человек пошел исполнять поручение. Актон запер за ним дверь.
— Вы в нем уверены? — спросила королева.
— Как в самом себе, ваше величество.
— Как его зовут?
— Ричард Менден.
— Вы назвали его Диком.
— Но ведь это уменьшительное от Ричарда.
— Да, правда!
Минут пять спустя с лестницы послышались шаги.
— Поскольку это Ричард, вашему величеству нет нужды прятаться, — сказал Актон. — Кроме того, он нам сейчас понадобится.
— Зачем?
— Чтобы переписать письмо. Переписывать его не будем ни вы, ни я, потому что наши почерки известны. Значит, писать придется ему.
— Да, разумеется. Королева села спиной к двери.
Молодой человек явился, неся требуемые предметы, и поставил их у камина. И тотчас вышел, казалось, даже не заметив, что в комнате находится еще кто-то, кого он не видел, когда вошел в первый раз.
