Эндрю Ходжер - Храм Фортуны II
Селевк страшно побледнел и рванулся вперед.
— Нет! — в отчаянии крикнул он.
А лицо Каролунга вдруг исказила дикая торжествующая гримаса. В следующий миг он сильной рукой прижал девушку к себе и приставил свой кинжал к ее груди.
Селевк замер. Все остальные изумленно наблюдали за этой сценой, ничего не понимая.
— Что происходит? — резко спросил Паулин. — Каролунг, как ты смеешь? Немедленно отпусти госпожу!
— Его зовут не Каролунг, — глухо сказал Селевк. — Это Утер, один из матросов, которые подняли мятеж на «Сфинксе», судне сенатора Сатурнина.
— Да! — крикнул британец. — Да, я Утер. Вы убили моего брата, чтобы эта богачка могла есть и пить сколько захочет. А мой брат и другие должны были сдохнуть от голода в трюме. И я поклялся отомстить! О, Боги, спасибо вам, что вы так скоро предоставили мне эту возможность.
Он весь дрожал от возбуждения, лезвие ножа скользило по груди Корнелии, которая по-прежнему была в полной апатии.
— Как ты тут оказался? — спросил Селевк.
Он видел, что британец еле владеет собой, и решил потянуть время, а там, может, удастся что-нибудь предпринять.
Но легат Марк Светоний Паулин был настроен более категорично. Он резко двинулся вперед.
— Не подходи! — крикнул Утер и занес руку с ножом.
— Немедленно брось оружие! — рявкнул легат. — Ты слышишь меня? Я приказываю! Или я отправлю тебя на крест!
— Не надо... — заговорил Сабин, понимая, что угрозы Паулина не остановят обезумевшего от жажды мести британца.
Но легат продолжал твердо идти вперед, приближаясь к Утеру и девушке. Он был уверен, что британец не посмеет его ослушаться.
Видя, что еще миг и римлянин окажется совсем рядом, Утер вдруг издал дикий вопль, взмахнул рукой и по рукоять всадил нож под сердце Корнелии. Девушка выскользнула из его объятий и тихо сползла на землю. У всех вырвался вздох ужаса. Либон повалился на колени.
— Будьте вы прокляты! — закричал британец, повернулся и бросился бежать.
Но далеко он не ушел. Селевк в мгновение ока выхватил из-под плаща короткий тяжелый нож, взмахнул рукой и острый клинок, несколько раз перевернувшись в воздухе, с глухим звуком вонзился под левую лопатку убегающего британца.
Тот секунду стоял неподвижно, потом повалился на колени, уперся в землю ладонями, помотал головой, а затем рухнул на бок, перекатился на спину и замер. Из-под тела быстро расползалось в разные стороны кровавое пятно.
Либон поднялся на нога, сделал несколько шагов и вновь упал на колени перед телом Корнелии. Он со слезами на глазах смотрел на спокойное бледное лицо девушки. Никто не посмел ему помешать.
Так прошло несколько минут. Потом Либон поднял голову и невидящим взглядом окинул своих спутников.
— Теперь я буду мстить, — сказал он глухо, но твердо. — О, я жестоко отплачу за мою поруганную любовь и за жизнь этой несчастной. И в первую очередь я буду мстить цезарю и Ливии. Ведь это они главные виновники моих бед!
— Не говори глупостей, Либон, — резко перебил юношу Паулин. — Мы понимаем твое горе...
Но молодой человек уже не слушал. Он быстро вскочил на нога и побежал в темноту.
— Стой! — крикнул Сабин. — Куда ты?
Трибун хотел броситься за ним, но Паулин вдруг жестом остановил его и грустно покачал головой.
— Не трогай его, — сказал он. — Будем надеяться, что он сумеет взять себя в руки и поступит как настоящий римлянин. А сейчас ему не до нас и не до наших утешений.
Селевк стоял, не поднимая головы, и тупо смотрел на тело Корнелии. Его губы дрожали.
Паулин положил руку ему на плечо.
— Ты останешься с нами? — спросил он мягко.
Киликиец кивнул.
— Хорошо. Не будем забывать, что нас ждет еще очень важная работа. Очень жаль, что так все получилось с Корнелией, но кто мог знать, что этот британец...
— А что будем делать со жрецом? — спросил Сабин.
— Убейте его, — равнодушно приказал легат. — Он опасный свидетель и может доставить нам неприятности и задержать нашу миссию.
Феликс с готовностью вытащил меч.
— Нет, — прохрипел жрец, выпучив глаза. — Не убивайте меня! Я могу помочь вам!
— Чем? — издевательски спросил Сабин. — Натравишь на нас банду своих бритоголовых псов?
Но жрец смотрел не на него, а на Паулина.
— Я знаю, кто ты такой, — вдруг сказал он. — И я знаю, что ты ищешь. Только я могу указать тебе правильный путь.
Его слова произвели впечатление на легата, но он не подал вида и лишь пристально взглянул на жреца.
— Вот как? — спросил он. — Ну, и кто же я такой?
— Ты — Марк Светоний Паулин, легат цезаря Тиберия, — торжественно произнес старик. — И прибыл в Палестину с особым поручением.
— Откуда тебе это известно? — резко спросил пораженный его осведомленностью Паулин.
Жрец улыбнулся.
— Мало есть тайн на свете, которые неизвестны нам, служителям великой Астарты.
— Эти сволочи шпионят за нами, — буркнул Паулин, обращаясь к Сабину. — Надо сказать цезарю, чтобы он огнем выжег вертепы азиатов по всей Италии. Наверняка кто-то из посвященных проговорился об этом жрецу храма Астарты в Риме, а тот не замедлил донести обо всем своим дружкам. Вот так они и богатеют. На шпионаже и на проституции.
Легат с горечью хмыкнул и вновь посмотрел на служителя культа.
— Ну, — сказал он, — так что ты знаешь? Чем ты можешь нам помочь? Помни, цена должна быть высокая, если ты хочешь сохранить жизнь.
— Да, — кивнул жрец. — Понятно. Думаю, цена, которую я готов заплатить, удовлетворит тебя. Я знаю, где царь Ирод спрятал золото Марка Антония, и знаю, как до него добраться.
Глава XXI
Лицом к лицу
Прошла уже неделя с тех пор, как Германик прибыл в Антиохию. Проконсул Гней Пизон принял его со всеми почестями, положенными консулу и приемному сыну цезаря.
Но Германик отклонил недвусмысленные предложения Пизона как следует отдохнуть и сразу же приступил к работе, изучая обстановку в провинции и на парфянской границе. Его люди перевернули горы материалов: счета, отчеты чиновников, рапорты командиров воинских подразделений.
И по мере того, как нарастал поток информации, Германик становился все более хмурым и задумчивым.
Пизон, не смея мешать своему высокому гостю, терзался самыми ужасными подозрениями; он потерял аппетит и сон. Проконсул ждал, когда же Германик вызовет его для откровенного разговора, от которого зависело так много. Он знал, что скрыть многочисленные нарушения закона и факты явного предательства интересов Империи невозможно, и его весьма тревожила мысль, как же отреагирует Германик.
Ведь от его реакции зависели и ответные меры, которые должен будет предпринять наместник и его союзники. Отступать уже поздно. На кон поставлено слишком много и на прощение им рассчитывать не приходилось.
