Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
— У вас большая выдержка, барон, — пошутил Гольдринг, когда горничная ушла, — получить письмо от такой женщины, как Мария-Луиза, и даже не прочитать его сразу… Ой, клюёт!.. Удочка! Удочка!
Майор, продолжая механически наматывать леску, на миг поднял глаза на Генриха, и в этот момент здоровенная форель дёрнула, потом рванулась и пошла на дно. Удилище выскользнуло из рук Штенгеля и поплыло по реке.
Кто хоть раз в жизни сидел с удочкой в руках, ожидая минуты, когда рыба клюнет, тот поймёт Штенгеля, который стремглав бросился в воду, не думая ни о чём, кроме форели, ускользающей от него.
Если бы Штенгель осторожно вошёл в воду, возможно, все окончилось бы благополучно. Но спеша спасти удочку, он прыгнул в речку и тотчас пошатнулся, поскользнувшись на обросшем мхом скользком валуне. Желая сохранить равновесие, майор попытался ухватиться за другой валун, торчащий из воды, но, промахнувшись, ударился головой о камень и упал. Быстрое течение подхватило его, перебросило через один валун, второй…
Генрих пробежал по берегу несколько шагов и, выбрав удобное место, бросился в воду наперерез телу, которое неслось на него, словно большая тяжёлая колода. Сам едва удержавшись на ногах, Генрих подхватил майора под мышки и, борясь с течением, поволок его к берегу.
Искусственное дыхание помогло. Штенгель начал дышать, но в сознание не приходил. Генрих хотел было идти в замок за помощью, но увидел бегущих вниз по тропинке горничную, а вслед за нею Курта. Девушка, поднявшись на верхнюю террасу парка, увидела, что произошло несчастье, и кликнув Курта, побежала к реке. Втроём они осторожно перенесли Штенгеля на нижнюю террасу парка, а оттуда на сделанных из одеял носилках — в комнату Генриха.
Майор не приходил в создание — не слышал, как его раздевали, укладывали в кровать, как осматривал его Матини, которого Генрих немедленно вызвал по телефону.
— Возможно сотрясение мозга! — констатировал врач и предупредил: — Малейшее движение может сейчас повредить майору, так что о перевозке пострадавшего в госпиталь не может быть и речи.
Позвонив Лютцу и рассказав о случившемся, Генрих попросил передать генералу, что он задержится возле больного, чтобы наладить соответствующий уход.
Штенгель пришёл в себя лишь часов в одиннадцать. Раскрыв глаза, он мутным взглядом обвёл комнату, ещё не понимая, где он и что с ним произошло, почему над его кроватью склонился Матини и Гольдринг. Но понемногу его взгляд начал проясняться, на лице промелькнула тень тревоги.
— Где мой мундир? — спросил он взволнованно и попробовал подняться.
— Лежите, лежите спокойно, — остановил его Матини.
— Мундир ваш сушится у камина, — успокоил его Генрих.
— А документы, документы где? — скороговоркой выпалил майор, ещё больше нервничая.
— Документы лежат рядом с вами, на столике. Не волнуйтесь, все цело, никто ничего не трогал.
— Положите мне под подушку, — едва ворочая языком от слабости, произнёс Штенгель и снова потерял сознание.
Генрих охотно выполнил просьбу майора. Документы его больше не интересовали. Ничего ценного среди них не было, если не считать невинной, на первый взгляд, бумажки — копии приказа, в котором майору Штенгелю выносилась благодарность за разработку новых мер по охране уже готовой продукции — радиоаппаратуры — во время вывоза её за пределы завода.
— Герр обер-лейтенант, а что делать с форелью, может быть, почистить и зажарить? — спросил Курт, когда Генрих вышел в другую комнату.
— Нет, выпусти обратно в речку, — вдруг весело рассмеялся Гольдринг. Заметив удивлённый взгляд Курта, он подмигнул ему и прибавил: — Возможно, эта форель и есть та заколдованная золотая рыбка из сказки, которая так верно послужила рыбаку, выпустившему её в море.
Генрих дипломат
«Милый друг! Вы спрашиваете, как и что я предпринял для поправки своего здоровья и нашёл ли здесь хороших врачей? Очень благодарен вам за внимание, которое я расцениваю как проявление искренней дружбы. К сожалению, не могу порадовать вас хорошей весточкой: чувствую себя плохо. А самое худшее — совершенно не имею сейчас времени подумать о себе, ведь…»
Генерал перестал писать, ещё раз прочитал написанное и с раздражением захлопнул бювар. Нет, он не может сегодня ответить Гундеру! И не только потому, что нечего сказать, а и потому, что он весь поглощён другими планами. Волнения и неприятности валились и валились на генерала со всех сторон!
Они обрушились на него, как лавина, двинувшаяся с гор. И как лавина рождается из одного крохотного комочка, который, покатившись вниз, по пути увлекает все новые и новые слои снега, так зародышем катастрофы стал для немецкой армии приказ о разоружении итальянцев. Вступив в действие, этот приказ тотчас же оброс массой неприятностей и осложнений. Началось с того, что не все части итальянской армии ему подчинились: одни остались на местах, но отказались сложить оружие, пришлось оцепить казармы и обезоружить солдат силой, другие просто бежали в горы, и так беглецов в районе расположения дивизии оказалось немало — около батальона.
Понимая всю опасность положения, генерал Эверс действовал решительно и оперативно разоружив итальянцев, он не выпустил их из казарм, а приказал охранять ещё более строго, пока не закончится вербовка добровольцев и не будут сформированы новые итальянские части, преданные общему делу. Казалось бы, мера разумная. Но и это привело к неожиданным осложнениям. Увидев пулемёты, дулами обращённые к казармам, где, словно арестованные, содержались итальянские солдаты и офицеры, местное население возмутилось и даже попробовало силой освободить своих соотечественников. Попытки эти правда, потерпели неудачу, но они могли повториться, а на помощь населению рано или поздно придут партизаны, и тогда…
Глотнув крепкого, уже остывшего чая, генерал Эверс поморщился и сильно нажал на кнопку электрического звонка.
— Горячего, крепкого, с лимоном! — приказал он денщику и, поднявшись с места, прошёлся по комнате.
Вот опять немеют ноги, и грудь, как в тисках. Не повезло ему в Кастель ла Фонте! Именно теперь, когда он должен быть в форме, силы начали изменять генералу. Появилась слабость в ногах, раздражительность. Может быть, он злоупотребляет крепким чаем? Надо посоветоваться с врачом. Говорят, главный хирург Матини хорошо разбирается и в нервных болезнях. Но все это потом. Никакие лекарства, никакой режим не помогут ему, пока он не покончит с вербовкой добровольцев и не добьётся хотя бы относительного спокойствия в районе расположения дивизии. Эверсу надо сформировать две дивизии добровольцев «Монте-Роза» и «Гранд-Парадиссо». Но пока есть только эти пышные названия, а солдат, как ни горько в этом признаваться, нет. А при создавшихся условиях даже такие плохие вояки, как итальянцы, очень пригодились бы. Все заметнее становится нехватка людских резервов для пополнения обескровленных армий.
