Пол Андерсон - Королева викингов
— Не трать слов понапрасну, — прервал его Хокон. — Я больше не слышу тебя.
Они пришпорили лошадей и молча поехали к поселку.
XIII
Снег уже понемногу сходил с земли, но последние хлопья все еще продолжали порой сыпаться с неба. День был очень пасмурный, и видно было совсем недалеко. Неподвижный воздух давил влажностью. От стоявшего на отшибе флигеля Гуннхильд длинный дом ее сына короля Харальда и постройки вокруг него казались бесформенными темными пятнами. Королева жила в маленьком доме со стенами из бревен, проконопаченных мхом, и с дерновой крышей. Сарай и три хлева пустовали. Харальд переселил жившего здесь бонда и его семейство в другое место.
Для матери он богато обставил и украсил этот дом, и теперь там она встретилась с ним и его братьями; сразу семеро королей собрались вместе. Своим слугам и служанкам она велела на это время уйти в длинный дом. Это никого не удивило. Она уже не раз отсылала их прочь, когда не хотела, чтобы кто-нибудь знал, чем она занимается. Молодой Киспинг отправился туда во главе всех домашних, гордо задрав голову; он вполне понимал, насколько полезен своей госпоже.
В очаге невысоким ровным голубым пламенем горел торф; он давал достаточно тепла, а дым его обладал более приятным запахом, чем дровяной. Свет поступал не от простых каменных ламп, а от свечей — восковых свечей, — установленных в медных подсвечниках. Пол был устлан свежесрезанным тростником, на стенах висели гобелены, вокруг очага были расставлены по кругу кресла; повсюду виднелись меха, вышивки, янтарь, серебро и золото.
Мужчины держали рога зубра, наполненные пивом; Гуннхильд пила из стеклянного кубка. Бочка стояла поблизости. Молодые короли сошлись сюда не для того, чтобы пить, хотя Рагнфрёд, похоже, испытывал жажду: он уже второй раз наполнил рог.
Гамли, как старший, первым взял слово.
— Ну, мать, — как всегда, прямо спросил он, — почему мы здесь?
Она ненадолго задержала взгляд на его лице — как же он был похож на Эйрика, — а затем оглядела всех остальных. Гутхорм, походивший на ее отца, но не умевший читать руны. Харальд, почти точное подобие деда, его тезки. Рыжеволосый Рагнфрёд. Беловолосый Эрлинг; на его лице с резкими чертами видно обычное напряженное выражение. Гудрёд с каштановыми локонами, карими глазами, крупным крепким телом. Коренастый, белокожий Сигурд; на лице у него все еще не борода, а желтый юношеский пух, но он уже побывал в своем первом боевом походе.
И она… По ней еще не видно ее возраста. Почти не видно.
Рагнфрёд хихикнул:
— Потому что она захотела, чтобы мы приехали. Почему же еще?
Она улыбнулась и ответила им всем:
— Вы согласились с вашим братом Харальдом, что встретиться будет полезно, а его дом подходит для этого лучше всего.
— Вовсе нет, — возразил Гамли, поселившийся на острове Фюн. — Но, поскольку он хотел этого… — Он пожал плечами.
— И поскольку он устроил нам прекрасный пир и держит много пригожих девок… — Сигурд искоса посмотрел на братьев и мать.
— Давайте перейдем к делу, — сказал Харальд.
Братья закивали. Конечно, он был только третьим по старшинству, но почему-то так получилось, что он чаще других брал на себя инициативу.
— Да, как вы, конечно, предположили, это была мысль матери, — продолжал он. — Мудрая, как и все ее мысли.
— И теперь ты, королева, скажешь нам то, что хотела? — негромко спросил Гудрёд, питавший, вероятно, больше всех почтения к матери.
— Харальд, естественно, уже знает, — ответила. — Мы ни с кем не делились этим. Здесь, в моем доме, вам будет бесполезно кого-либо расспрашивать, подслушивать или с кем-то болтать.
Рагнфрёд сразу позабыл о своей веселости. Он наклонился вперед.
— Говори же, умоляем тебя, — попросил он чуть дрожащим голосом.
Эрлинг впился в него взглядом, как будто его сердило то, что тот заговорил. Возможно, так оно и было. Гуннхильд знала, что, кроме нее, он не согласился бы уступить ни одной женщине — разве что это будет его дочь, — ну и, конечно, ни одному мужчине.
— Нет, первым будешь говорить ты, Харальд, — сказала она.
— О, тут все совершенно ясно, — сказал тот. — Подумайте сами: и мы, и король Трюггви из Викина то и дело совершаем набеги без всякой выгоды, почти без добычи, да и той становится все меньше и меньше, поскольку прибрежные полосы разграблены дочиста. Если бы король Харальд Синезубый не был так занят делами распространения христианской веры в Дании, он, несомненно, задал бы нам вопрос, почему мы продолжаем делать это после того, как он дал нам столько всего. Он не станет долго терпеть это.
— Мне хорошо это известно, — перебил его Эрлинг. Он последним из всех братьев видел датского короля. — Его народ ропщет. — И добавил с ледяным гневом: — Это мужичье смеет чинить препятствия Божьему помазаннику! — Перебить их всех.
— Это совершенно не нужно, — вставил Сигурд. — Король Трюггви делает это за нас. — Он громко захохотал, но его никто не поддержал.
— Это не приносит сыновьям Эйрика доброй славы, не так ли? — как бы в сторону пробормотала Гуннхильд.
Мужчины разом умолкли. Кулаки вновь крепко стиснули рога.
Гуннхильд вдруг сменила тему:
— Ни один из вас еще не женат.
У них не было недостатка в сыновьях, рожденных женщинами низкого происхождения; некоторые из них даже были отданы на воспитание в хорошие руки. Но знатные люди уклонялись от брачных союзов с семейством Эйрика Кровавой Секиры: ведь от них в дальнейшем можно ожидать немало опасностей. К настоящему времени Гуннхильд успела отговорить троих своих сыновей предпринимать какие-либо переговоры о женитьбе, не считая разве что самых первых, предварительных намеков. Она не могла допустить ни позорного прямого отказа, ни вражды, которая неизбежно последовала бы вслед за таким оскорблением.
Прежде чем они успели рассердиться, она продолжила:
— Я думаю, что это очень хорошо, даже очень хорошо. Когда вы станете королями не только по имени, вы сможете как угодно привередничать, выбирать себе в невесты королевских дочерей из Дании, Свитьёда, Гардарики, а то и из самой Империи.
Она дала им немного времени, чтобы подумать. Огонь свечей чуть заметно подрагивал. Тени плавно покачивались.
Она только что сказала им «вы». «Мы» или «я» было бы ошибкой. Возможно, ни один из них не смог бы уловить ее невысказанной мысли.
Пока она жива, она будет заботиться о благосостоянии дома Эйрика Кровавой Секиры. Его сыновья, а потом их сыновья и их дочери — как женщины, занимающие высокое положение в мире, — будут волками, а не овцами. Перед Гуннхильд промелькнули картинки памяти: хижина Сейи, насильники, и ее, Гуннхильд, полная беспомощность. Никто не заметил, что у нее на мгновение захватило дух. Она заставила воспоминание отступить.
