Крис Хамфрис - Французский палач
По узкому мостику одновременно могли пройти двое: один — для Хакона, второй — для Фенрира. Когда они схватились с первой парой, остальные опять остановились, дожидаясь своей очереди.
Громадный топор Хакона сверкнул, прочертив в лунном свете полукруг. Остановить его было невозможно. Это были сильные бойцы, элита отряда архиепископа, но они погибали один за другим, наступая, и каждый новый труп все больше затруднял подход следующим. Уже четверо лежали на мосту, когда кто-то догадался принести кабаньи пики, притороченные к седлам. Их удары начали оттеснять Хакона к дальнему концу моста. Острия не могли пробить его доспехов, но один удар пришелся Фенриру в грудь, и Хакон ничего не мог поделать, когда его друга, еще продолжавшего огрызаться и рычать, вздернули вверх, отбросили и обрушили на него град ударов. А потом скандинава снова начали толкать пиками, и хотя Хакону удалось обрубить концы нескольких пик, их постоянно заменяли на новые. Его оттеснили уже к самому концу моста. Он понимал, что, как только сойдет с моста, все будет кончено.
Одна из пик, пробившись под его нагрудник, зацепилась за кольчугу. Хакона потянули вперед, заставив споткнуться. Удар меча пришелся ему по левой руке, у самого запястья. Еще один меч пробил оборону, разрезав его незащищенную доспехами ногу. Взревев, Хакон упал на колено. Метнув топор вперед, он увидел, как лезвие впилось в лоб солдата, слишком спешившего воспользоваться падением противника. Однако стремительно обнаженным мечом Хакон едва мог парировать удары троих наступавших. Одному удалось проскользнуть мимо него к концу моста, и он не смог до конца отбить клинок, ударивший его сбоку. Хакон только превратил смертельный удар в ранящий.
Заставив себя опираться на раненую ногу, Хакон выпрямился и с криком «Хаконсон!» вломился в гущу своих мучителей. Там его моментально пронзили двумя копьями, а потом — еще двумя. Его мощное тело подняли вверх и сбросили через перила моста.
Хакон полетел вниз и плашмя ударился о воду. Подхваченный мощным потоком, он поплыл вниз по течению и ударился о камни. Водоворот принял Хакона в свои объятия. Он закружился на месте, и вода вокруг него стала красной.
«Странно, — подумал Хакон. — Где же валькирии? В сказаниях они приходят именно в эту минуту».
А потом он почувствовал, как его хватают какие-то руки и неловко тянут из воды, и он понял, что направляется в Валгаллу — единственные небеса, о которых мог мечтать. Руки показались ему неожиданно грубыми — в конце концов, они ведь должны были принадлежать белокурым девицам! — но Хакон объяснил это тем, что валькирии все-таки воительницы. Мир вокруг него померк, но он уже предвкушал новый: вечность пиров и сражений в ожидании последней битвы. Но больше всего Хакон жаждал встречи с отцом. Наконец-то у него есть история, достойная того, чтобы ее рассказать!
* * *— Тшш! Это они?
Шепот прозвучал у самого уха Жана: ее губы даже прикоснулись к нему. Он подвинулся, выглянув в дыру в стене сарая. Даже такое слабое движение причинило ему боль.
— Не думаю, — прошептал он. — Хакон хорошо их задержал.
Он снова опустился ниже, оглядывая незнакомый сарай в знакомой деревне. Пон-Сен-Жюст! Неужели прошли считанные месяцы с того дня, когда он впервые схватился со смертью здесь, на постоялом дворе? Казалось, с тех пор миновал целый век, целая жизнь. Жан слишком часто имел возможность вспоминать о том, что смертен.
— Тогда мне надо идти. Выбери для меня позицию.
Бекк хотела встать, но слабое прикосновение сломанной руки удержало ее.
— Бекк… — Жан не знал, что сказать. — Ребекка.
— Ты согласился. Это — наш единственный шанс.
— Это ты так решила. А какой шанс будет у тебя? Ты одна — против всех, кого не убил Хакон.
— У меня найдется камень для каждого из них. — Она встряхнула мешочек, так что они загремели. — И потом, они привыкли вести бой на открытом поле. Улицы — моя стихия.
— Это не Венеция, любимая. Здесь нет проулков и каналов, где могут притаиться сикарии. Одна улица, двадцать домов.
— Ты хочешь сделать меня слабой?
— Я хочу, чтобы ты одумалась. Ты добилась того, к чему стремилась: твой отец в безопасности и ждет тебя. А так умрем мы все.
— Умрут только они. — Она выставила пращу в луч лунного света, пробившегося сквозь неровные доски сарая. — Когда наступает отчаяние, я сосредоточиваюсь сначала на моей цели — на тебе, а потом на моей меткой правой руке. Помнишь, тогда, под навесом в Тулоне, когда я это сказала?
— Я помню сок персика у тебя на губах. Я помню, как это сбило меня с толку.
Улыбаясь, Бекк приблизила к нему губы, чтобы поцеловать его. А когда она начала отстраняться, Жан поднял руки и обхватил ее за шею.
— Ты отказываешься мне повиноваться, женщина?
— Когда мы поженимся, я буду исполнять все твои приказы.
— Почему-то, — отозвался Жан, — я в этом сомневаюсь.
Она выпрямилась над ним, и лунный свет обнажил ее.
— Ты сумеешь сесть на свою лошадь?
— Придется суметь.
— Подожди, пока не услышишь, как я закукарекаю. В эту минуту я или одержу победу, или попаду в плен. Исполни свою клятву королеве.
И Бекк ушла.
Жан повалился на сено и стал ждать. У него за спиной медленно жевали лошади. Дверь сарая распахнулась и начала постукивать на несильном ветру. Он лежал и ждал крика петуха и ложного рассвета, который он возвестит.
* * *На восточном краю Пон-Сен-Жюста дорога сужалась между домом и сараем. Длинные скаты крытых соломой крыш встречались над ней, словно арка. Ее ширины едва хватало для того, чтобы пропустить крестьянскую повозку или двух всадников, едущих рядом. В двадцати шагах от этой арки Бекк ждала, спрятавшись под скатом крыши следующего дома. Она туго натянула веревку и придерживала камень пальцем.
Послышался стук копыт, и лунный свет озарил фигуры двух человек. Бекк прицелилась в ближайшего. Жужжание пращи в неподвижном ночном воздухе напоминало шелест совиных крыльев, свист летящего камня — последний вскрик ее жертвы, словно гигантские когти впились в Бруно-Лучиано, резко сбросив его с седла. Телохранитель Франчетто рухнул на землю.
— Иисусе, помилуй! — крикнул младший Чибо, пришпорив коня и пригнувшись к его гриве. Четверо его солдат сделали то же. Они направились к дому в центре деревни. Пятый чуть замешкался — и на выезде из-под арки присоединился к своему товарищу, упав лицом в дорожную пыль.
Генрих укрылся за первым домом. Он видел тень, метнувшуюся между домами, но не двинулся с места. В него уже дважды попадал камень из пращи, и голова и запястье у него все еще болели. Он не собирался рисковать в третий раз.
