И. Болгарин - Адъютант его превосходительства
Семен налегал на весла, и крутые бугры мускулов играли под рукавами его куртки. Он явно торопился и дышал тяжело и сердито. Но вот сбоку от прибрежного леска, за крутым поворотом, им открылось село. На взгорочке стояла, словно нарисованная, беленькая и круглая церквушка, а вокруг нее раскинулись такие же беленькие и уютные домики.
– Во-он в той церкви отец Григорий требы служит, – показал головой Семен. – Вечерни сегодня не будет, так что, ежели упросишь, он тебя ночью и повезет. Ночью сподручнее.
Долго упрашивать отца Григория Фролову не пришлось. Вероятно, он побаивался этих нежданных и опасных гостей и стремился поскорее от них избавиться. Выслушав Фролова, он молча сходил в сарай, вывел коней, стал запрягать их в тарантас.
Был отец Григорий огромного, даже устрашающего, роста, на голову выше Фролова, с большими красными ручищами и с густой и черной, как вакса, бородой, в которой виднелись какието соломинки – наверное, до прихода гостя батюшка сладко опочивали.
Солнце уже легло на горизонт, когда они выехали. Дорога то выгибалась по краям оврагов, то ровно и прямо тянулась степью. Тарантас, гремя железными ободьями колес, резво катился по пыльному шляху, и село с церквушкой вскоре осталось далеко позади.
Священник, тяжело навесив плечи над передком, сидел впереди Фролова. Поверх рясы он натянул, чтобы выглядеть помирски, парусиновый пыльник, на голове покоилась черная монашеская скуфейка.
Помахивая тяжелым кнутом, отец Григорий, не оборачиваясь, сердито басил:
– И где только вы беретесь на мою голову?!
– Не переправляли бы, отец Григорий! – насмешливо посоветовал ему Фролов.
– «Не переправляли бы», – гневно передразнил Фролова отец Григорий. – Мне ж за каждую переправленную живую душу по пять золотых десяток платят… И помогать своим опять же надо!..
– Так брали бы винтовку!
– Сан не позволяет… Да и не понял я – прости господи! – пока ни хрена в этой заварухе, – откровенно сказал священник и затем, обернувшись к Фролову, указал кнутовищем в небо: – Господь бог тоже еще, наверное, не разобрался, иначе бы уже принял чью-то сторону.
…Наступила ночь. Мягко стучали по пыльной дороге копыта лошадей. Багровые сполохи освещали небо. Слышались грозные громовые перекаты. Потом недалеко впереди разорвался снаряд. А сзади послышалась пулеметная очередь.
– Ну, молись, раб божий! – сказал отец Григорий. – По самому что ни на есть фронту едем!
Ворочая головой, он с тревогой прислушивался к доносящейся перестрелке, а потом вдруг приподнялся и стал немилосердно хлестать лошадей кнутовищем, посылая на их головы все непечатные ни в ветхом, ни в новом завете слова. Тарантас, тряско подпрыгивая на ухабах, как сумасшедший несся в сторону леса.
Вскоре после того как они с отцом Григорием расстались возле какой-то вдребезги разбитой колесами развилки, Фролов набрел на красноармейский разъезд. И к утру, усталый, но радостный, уже был в Новозыбкове, в штабе 12-й армии.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Сек мелкий и беспорядочный дождь. Он растушевал дали, дома в конце площади и церкви с бесконечными маковками выглядели словно декорации, только намеченные углем на сером театральном заднике, но еще не прорисованные художником.
Только так, как бывает лишь в жизни, тяжелой матовостью блестели булыжники мостовой.
Маленький, никому до последнего времени неизвестный, городе Новозыбков, волею случая оказавшийся в центре военных событий, жил нервно и неспокойно. С неумолчным грохотом сапог ботинок двигались по Соборной площади красноармейские части, перебрасываемые с одного фронта на другой. Медленно брели понурые конные упряжки с пушками, снарядными ящиками, обозными повозками, санитарными фурами. Крупы лошадей, имущество на повозках, брезент фур и амуниция людей – все было мокро, все блестело, как лакированное.
В самом конце площади, почти у самых домов, колонна становилась призрачной, размытой. И постепенно совсем исчезла в пелене дождя.
– С постоянным, ни на миг не ослабеваемым напряжением следил штаб 12-й армии за трудным героическим продвижением Южной группы войск, которая к этому времени уже оставила позади четыреста почти непреодолимых верст и приближалась к Житомиру, оборванная, голодная, без патронов, но все равно неодолимая. Радиосвязь с Южной группой поддерживалась теперь круглосуточно. Нервно и дробно стучали телеграфные аппараты, доносившие сюда, в штаб, самые свежие новости…
Дверь в аппаратную резко распахнулась, и в нее стремительно вошел Фролов. Был он снова, как и до поездки в Харьков, в вылинявшей военной форме. Еще утром он отдал шифровальщикам письмо Щукина и попросил расшифровать.
– Ну как дела? Расшифровали?
Молоденький красноармеец склонился к своему столу и, стараясь выглядеть строгим и значительным, протянул несколько листов бумаги.
Фролов жадно пробежал их глазами и словно споткнулся о невидимую преграду.
Прямо из аппаратной он поспешил к Лацису, положил перед ним расшифрованный текст письма и огорченно сказал:
– Вот теперь я уж точно нич-чего не понимаю. Из письма явственно следует, что Николай Николаевич жив и, по всей вероятности, продолжает работать у нас в штабе.
Лацис скользнул взглядом по письму.
«Николаю Николаевичу. Укажите наиболее приемлемый участок фронта для прорыва конницей генерала Мамонтова. Все это срочно! Николай Григорьевич».
Какое-то время Лацис и Фролов молча и недвижно смотрели друг на друга. Затем Лацис резко, не скрывая самоиронии, сказал:
– Чего ж тут непонятного! Ну? Чего? Резников никакой не предатель! – и с горькой усмешкой добавил: – Нас попросту провели, как мальчишек… Интересно!..
Кабинет Лациса здесь, в Новозыбкове, был крошечный и малоудобный, словно он находился в каком-то вагоне, и нужно было с этим мириться. Рядом со столом стояла узкая солдатская кровать, покрытая грубым одеялом. Возле стен стояло несколько стульев и железный походный ящик, заменявший сейф. На вешалке, около двери, висела куртка, а поверх нее на ремнях – деревянная кобура маузера.
– Интересно… – Лацис прошел к карте, висящей на стене.
Задумчивым взглядом стал блуждать по темной извилистой черте, обозначавшей линию фронта. – Письмо подтверждает тот факт, что, по вероятию, генерал Мамонтов хочет без потерь прорваться к своим. Значит, агент Щукина по-прежнему сидит у нас в штабе… и занимает довольно крупный пост, поскольку он может знать дислокацию наших войск… – И с горькой усмешкой добавил: – Долго же мы его выявляем.
– Он отлично законспирирован и достаточно хитер. Даже с Киевским центром, судя по всему, он не имел никаких контактов, – хмуро произнес Фролов. – И то, что мы получили выход на него, – всего лишь случай. Счастливый случай.
