Мишель Зевако - Смертельные враги

Центурион все сделал на славу. Он, правда, несколько задержался, но он знал, что может рассчитывать на Фаусту, которая будет удерживать шевалье столько, сколько необходимо. Он привел с собой полтора десятка негодяев – своих обычных подручных; они следовали за ним во всех его совместных вылазках с Красной бородой и повиновались ему с истинно военной четкостью, будучи твердо уверены в своей безнаказанности и, конечно, в получении приличного вознаграждения.

Помимо этого отряда дон Христофор привел с собой трех охранников Фаусты: Сен-Малина, Монсери и Шалабра – те охотно согласились следовать за Центурионом, говорившим с ними от имени принцессы, но решили действовать по собственному усмотрению; возможность оказаться в подчинении человека, не внушавшего им никакой симпатии, их ничуть не прельщала.

Оба отряда – охранники подчеркнуто держались отдельно от своих случайных товарищей, – оба отряда вместе образовали группу человек в двадцать (такую цифру и называла Фауста, говоря с Пардальяном); все были вооружены прочными и длинными шпагами и надежными короткими кинжалами.

Нападающие, как мы уже сказали, ворвались в зал с криками, в которых звучали ярость и ненависть. Но если принятая Фаустой предосторожность – отвести Пардальяна вглубь зала – была хороша в том отношении, что загоняла его в угол и вынуждала на пути к двери миновать множество препятствий и пройти по трупам всего отряда, то эта же предосторожность оборачивалась неудобством, потому что люди Центуриона, желавшие достичь свой жертвы, также должны были сначала миновать те же самые препятствия, а это значительно ослабило их первоначальный натиск.

Пардальян с насмешливой улыбкой, присущей ему в подобные мгновения, смотрел, как они приближаются к нему.

Шевалье не соизволил даже вынуть свой кинжал – единственное оружие, бывшее в его распоряжении. Он предпринял лишь одно – встал позади скамейки, на которой сидел минуту назад. Пардальян оперся о нее левым коленом – она была, как мы уже отмечали, последней в ряду, – и так, скрестив руки на груди, с улыбкой на губах, с лукавством и настороженностью, сверкающими во взгляде, стал ждать, когда подручные Фаусты окажутся в пределах его досягаемости.

Что он замышлял? Какой дерзновенный ответ, внезапный и сокрушительный, готовил им? Это очень занимало Фаусту, которая со своего места следила за ним и которая, ощущая, как сомнения все более и более завладевают ею, говорила себе: «Сейчас он одолеет их всех! Это ясно! И выйдет отсюда без единой царапины!»

Тем временем Пардальян узнал среди нападавших троих французов и бросил им насмешливым тоном:

– Доброе утро, господа!

– Доброе утро, господин де Пардальян, – вежливо ответили трое приятелей.

– За последние сутки вы нападаете на меня уже второй раз, господа. Как вижу, вы честно отрабатываете деньги, выдаваемые вам госпожой Фаустой. Право, мне неудобно причинять вам столько хлопот.

– Об этом не заботьтесь, сударь. Нам бы лишь победить вас – это все, чего мы хотим, – сказал Сен-Малин.

– Надеюсь, на сей раз нам повезет больше, – добавил Шалабр.

– Возможно, – спокойно заявил Пардальян, – тем более, как видите, я без оружия!

– Это верно! – подтвердил Монсери, останавливаясь. – Господин де Пардальян безоружен!

– А, черт! – воскликнули два других охранника, тоже останавливаясь.

– Но мы не можем атаковать его, если он не может защищаться, – произнес чуть слышно Монсери.

– Совершенно справедливо, – согласился Шалабр.

– Тем более, что их и без того вполне достаточно, чтобы справиться с поручением, – добавил Сен-Малин, кивая в сторону людей Центуриона.

После чего он громко обратился к Пардальяну:

– Поскольку у вас нет оружия и вы не можете защищаться, мы воздерживаемся от вмешательства, сударь. Какого черта! Мы все-таки не убийцы!

Пардальян улыбнулся; все трое, прежде чем вложить оружие в ножны, приветствовали его одинаковым изящным движением шпаг, и потому шевалье отвесил им изысканный поклон и по-прежнему невозмутимо сказал:

– В таком случае, господа, отойдите в сторонку и смотрите... если вас это интересует.

К этому моменту семь или восемь наиболее смелых бандитов уже приблизились к Пардальяну настолько, что им оставалось преодолеть лишь два ряда скамеек.

Неторопливо и спокойно Пардальян нагнулся и обеими руками схватил скамейку, на которую он до того опирался коленом.

Эта скамейка, длиной более чем в туаз и из массивного дуба, обладала, надо полагать, огромным весом.

Пардальян приподнял ее без всякого видимого усилия, и, когда первые нападающие оказались рядом с ним, он скамьей, зажатой в его вытянутых руках, широким стремительным жестом, сокрушительным по своей силе, жестом косца на ниве, очертил в воздухе дугу.

Один человек рухнул на пол, трое отскочили с жалобными стонами, другие остановились в замешательстве.

Пардальян тихонько засмеялся; он получил секундную передышку.

Однако оставшаяся часть шайки, подоспев, напирала на первые ряды, и тем невольно пришлось двинуться вперед.

Пардальян хладнокровно, методично повторил свое смертоносное движение, в результате чего пришлось худо еще троим негодяям.

Теперь их осталось только тринадцать, не считая французов; онемев от восторга, те наблюдали за этой сказочной битвой одного человека с двадцатью.

Люди Центуриона остановились, некоторые даже поспешно ретировались, стараясь как можно более увеличить расстояние между собой и грозной скамьей.

Пардальян еще чуточку передохнул и, воспользовавшись тем, что его противники держались плотной группой, вновь приподнял свое чудовищное оружие – только он, наверное, и мог управляться с ним с подобной легкостью: раскачав скамью, он со всего размаха бросил ее в оцепеневшую от изумления небольшую толпу.

Последовало паническое бегство. Люди Центуриона бежали в беспорядке и остановились, только достигнув свободного пространства перед возвышением.

Теперь вместе с Центурионом – ему повезло, и он отделался несколькими незначительными ушибами, хотя и не берег себя, – в строю оставалось всего десять человек.

Пятерых шевалье уложил на месте – они были убиты или же так тяжело ранены, что не имели сил подняться. Другие, получив более-менее тяжелые увечья, жалобно стонали и продолжать борьбу были явно не в состоянии.

Пардальян утер со лба лившийся градом пот и засмеялся, почти не разжимая губ:

– Ну что же, храбрецы, чего вы ждете? Нападайте, черт побери! Вы ведь знаете, что я один и без оружия!

Но так как, произнося сии слова, он поставил ногу на ближайшую к нему скамью, то, невзирая на понукания Центуриона, никто из бандитов не шелохнулся.