Каменная грудь - Загорный Анатолий Гаврилович
– Эй, друже, что с тобой? – послышался голос сверху. – Вылазь…
И только Доброгаст выбрался из ямы, как увидел огнищанина. Снова захолонуло сердце.
– Кладите заступы! Ступайте со двора! – строго сказал огнищанин. – Придете завтра! Замолчите, проклятущие, – накинулся на переговаривающихся холопок, – чтобы никто не пискнул, слышите!
Постоял некоторое время, наблюдая за тем, с каким усердием холопки принялись начищать медь, и пошел довольный. Висевшая на его плече плеть хвостом волочилась по земле (нужно было сечь провинившегося холопа, да по случаю съезда именитых княгиня отменила все наказания).
«Узнал меня Блуд или не узнал? – думал Доброгаст. – Похоже, что узнал, но не подал виду, ведь он хитрый».
– Что ж, други… не станем мешать думать князю с боярами, – сказал один из землекопов, счищая глину с заступа.
– Они надумают… вон вчера какую колоду дубовую на двор приволокли – двадцать дыр для двадцати ног и замок на цепи – пуд весу! – заметил другой.
– Помолчи, несмышленыш! – оборвал его первый. – Святослав о Руси будет думать, ясно тебе?
– Доброгаст! Доброгаст! – негромко окликнул знакомый голос.
Доброгаст поднял голову. Судислава, выглядывая в окошко, делала ему какие-то знаки. Он непонимающе замотал головой, потом догадался. Швырнул заступ в яму, кивнул товарищам и решительно направился к хоромам. Взбежал на крылечко с навесом, поддерживаемым столбами каменного кручения, толкнул дверь и очутился в полутемных сенях. Свет проникал откуда-то сверху, освещая витую тесную лестницу и кусок стены, разрисованной красными и синими тюльпанами.
– Тише, Доброгаст, тише! – показалась на лестнице Судислава – волосы распущены, к алой ленте на лбу привешены бубенчики из серебра. – Молчи, ничего не говори, – подала она руку.
Только сейчас Доброгаст увидел, что подруга едва до подбородка ему достает и рука у нее тонкая, как у ребенка.
Поднялись по лестнице, прошли крытым переходом с факельной копотью на стенах, спустились вниз. Несколько темных поворотов.
– Осторожней, здесь оленьи рога, – предупредила Судислава.
Опять переход – просветлело небо в запыленном оконце. Вошли в просторную чистую палату с потолком под звездное небо, миновали ее. Где-то, рядом за стеной, загудели человеческие голоса. Некоторое время Доброгаст стоял один. Щелкнул ключ в замке.
– Сюда… дай руку!
Руки встретились в темноте, дрогнули. Доброгаст вошел в слабо освещенную камору. Стены ее были увешаны старым ржавым оружием – расколотыми щитами, сломанными мечами, копьями, секирами. На деревянном, грубо сколоченном столе лежали всякие диковинные вещи: бронзовый крылатый топор, окаменелое гнездо с яйцами, круглый, словно бы закопченный, камень, упавший с неба; необыкновенной величины рак, волосатый, в ракушках; несколько обрывков пергамена, выкрашенный охрою тяжелый череп, бивень слона, пук осыпающихся павлиньих перьев и разные мелкие стреньбреньки, покрытые толстым слоем пыли.
– Нишкни! – приложила палец к губам Судислава, а когда Доброгаст насторожился, не выдержала – рассмеялась тихо и шаловливо: – Не бойся, здесь мы одни… Прежде это была оружейная, а теперь камора. Только княгиня сюда и заглядывает: принесет какую-нибудь диковинку, смахнет пыль и уходит. Дружинники привозят ей из походов подарки: греческие книги, безделки всякие. Князь Синко лютню привез. Не бойся, княгиня не придет нынче, она больна.
Судислава заглянула в глаза Доброгасту, робко высвободила руку и указала на дверь:
– Гляди!
Доброгаст опустился на колени, приник к щели. Он увидел просторную залу, обитую красным кое-где отсыревшим сукном. Посредине – дубовый, ничем не накрытый стол. В глубине – резное, черного дерева кресло князя с зеленым, украшенным золотыми трезубцами балдахином.
К нему, словно бы отдыхая от многих ратных дел, прислонились полковые стяги – целая дружина. Пол устлан белыми медвежьими шкурами, только под креслом князя островком оттаявшей земли – черный соболь.
Полотняные рубахи, кольчуги, парчовые кафтаны, расшитые оплечья, ножны, крупные амулеты на шеях, гремящие при каждом повороте головы. Тянуло крепким духом, в котором смешались все запахи: вино, мускус, испарения человеческого тела.
Кметы погромыхали скамьями и угомонились. В ожидании великого князя говорили вполголоса, так что Доброгасту приходилось напрягать слух; многого он все же не слышал и только догадывался, о чем идет речь. Именитые обсуждали войну греков с болгарами, восхищались доблестью болгар, защитивших свои границы, спрашивали друг друга о том, как идет жизнь в вотчинах, не нарушаются ли уставы княгини Ольги, вопомнили о недавнем разграблении кочевниками древних могильников на окраинах северянских земель.
– Трудная зима была нынче, – сказал Чудин, княжеский казначей, – изголодались смерды. Я проехал до Любеча… разор. Избы покосились, солома с кровель сдернута на корм скоту, без конца осины, осины с ободранной корой…
– Ха! – выдохнул Ратибор Одежка из-под крутых усов. – Зайцы тоже грызут кору – и ничего, живут… Свободные смерды идут в закупы, они берут задаток, готовых коней и работают на нашей земле.
– Вестимо, – поддержал его Белобрад, – холоп работает без охоты… Княгиня права, указывая нам на свободного смерда.
– Кой становится несвободным, – хихикнув, договорил Блуд, – букашка ползет по бревнышку, а бревнышко – круглое, никуда не вылезет букашка.
Не смущаясь тем, что его не поняли, он продолжал, ухмыляясь:
– Больше беглых закупов – больше холопов… так-то.
– Много ты поймал беглых? – иронически спросил Белобрад.
– Хе-хе… ничего, изловлю еще. Жаль одного, – отвечал боярин, – пала у него моя лошадь, а у лошади – два зуба… как у сохи… – Блуд снова хихикнул, прикрыл рукою глаза. – Ну и сбежал закуп… Изловлю ведь все равно… Вот он где у меня, – сжал кулак боярин.
Доброгаст увидел широко раскрытые глаза Судиславы, обращенные на него. Молча кивнул головой.
– Да, вся наша сила в земле, – отвернулся от Блуда Белобрад, – мы, потомственные кметы, крепко с нею связаны, не то что Свенельд – без роду, без племени. Никому нет пользы от его сокровищ, втуне лежат они. Золото ростков не дает, хоть тыщу лет пролежит в земле.
– Э, бояре, как вы говорите о русской земле! Разве для того собирает ее Святослав, чтобы нам на куски ее рвать, – укоризненно покачал головою Чудин.
– Для того, для того! – убежденно отозвались отовсюду. – Иначе не надо нам князя!
Чудин повернулся к Синко, ища у него сочувствия, но тот только плечами пожал:
– Если мы потеряем землю и села, что нам останется? Татьба и разбой. А насчет смерда я так скажу: свободный смерд – это бык, того гляди рогом подденет, а закупленный – вол, надевай ярмо без страха.
Довольный своей шуткой, Синко хохотал, и его поддержали.
Послышались быстрые, звонкие шаги великого князя. Все встали. Двери бесшумно раскрылись, и вошел он, суровый, сосредоточенный. В движениях размерен, а глазами скор.
«Князя тянет земля», – говорили о нем в народе. Среднего роста, широкий, с прямой шеей и длинными руками, с опущенными книзу усами и свисающим с бритой головы чубом, он и впрямь, казалось, вырос из земли, был ее родным детищем. Наряд его составляли простая белая косоворотка с красными медведками по вороту и шаровары цвета речной тины, заправленные в сафьяновые сапоги. На ухе светила серьга—рубин и две жемчужины. Бронзовая пряжка – сустуга в виде многолучевой звезды – удерживала на плече длинное, до самого пола, белое корзно. Пристегнутый к наборному поясу, висел тяжелый меч в простых ножнах.
– Здравия вам, нарочитая чадь и дружина! – проговорил он густым низким голосом.
Кметы поклонились. Проходя на свое место, Святослав засматривал в глаза каждому.
– Не забыли, витязи, как на потниках под звездами спали да на кострах зверину пекли?
– Помним! – хором ответили именитые.
– То-то…
Святослав удовлетворенно тряхнул чубом, остановился перед Ратибором Одежкой, отодрал от его оплечья крупную жемчужину, бросил на пол и раздавил под каблуком. Задрожали губы у Ратибора от обиды, но не смел поднять глаз, так и стоял, закусив перстень с печаткой. Святослав двинул кресло, сел, положил кулаки на стол:
