Когда Венера смеется - Стивен Сейлор
В Путеолах вспыхнул мятеж. В ту ночь еще несколько человек покинули нашу делегацию, и от первоначальной сотни осталось всего шесть десятков. Я решил, что лучше немедленно отправиться в Рим, прежде чем с нами не произошло еще каких-нибудь неприятностей. Путешествие было нелегким. Волы, которых мы наняли для перевозки наших фургонов, упали на колени срезу за стенами Капуи и издохли, извергая из пастей кровавую желчь, — отравленные, вне всякого сомнения, поскольку все они умерли в течение часа. Еще несколько человек дезертировали.
На полпути к Риму мы сошли с Аппиевой дороги, чтобы провести ночь в имении моего знакомого по имени Палла. Это был деревенский дом, стаявший в лесу, куда он приезжал охотиться на вепрей, простой и безыскусный, но с запасом продовольствия для большого числа гостей. Сам Палла в тот момент находился на одной из своих вилл к северу от Рима, но его рабам было велено ожидать нас. Чтобы разместить всех, рабы поставили лежанки так тесно друг к другу, что заблокировали выход из дома. Это чуть было не привело к беде.
Ночью меня разбудил крик Онклепиона. Сперва я решил, что он кричит от боли в выбитом глазу. Затем я почувствовал запах дыма. Лишь благодаря заступничеству богов никто из нас не сгорел заживо в ту ночь, потому что все двери оказались подперты снаружи тачками, на каких рабы обычно возят сено. Здание быстро наполнилось дымом. Наконец нам удалось прорваться через одну из дверей. Стоявшие за ними тачки были набиты камнями! Кое-как мы выбежали в лес, откуда следили за тем, как пламя пожирает дом. Никогда в жизни мне не доводилось переживать такого страха, как в ту ночь, потому что каждую минуту я ожидал, что приспешники царя Птолемея нападут на нас из леса, заставив выбирать между возможностью быть изрубленными на куски или сгореть заживо. Но нападения так и не последовало. Зачем царю Птолемею надо было организовывать серьезный отряд, когда горстка агентов могла поджечь дом и покончить разом со всеми нами? Особенно, если им помогал кто-нибудь из членов делегации.
— Так ты полагаешь, что среди вас находились агенты царя Птолемея?
— С самого начала путешествия! О да, я нисколько не сомневаюсь, хоть мне и стыдно об этом говорить. Как иначе его люди могли узнать, на какие дома нападать в Неаполе? Или откуда им могло быть известно, когда спутники Онклепиона отправятся на рынок в Путеолах, чтобы натравить на них мальчишек? Кто еще мог незаметно подсыпать отраву в питье волам в Капуе? Все эти двадцать лет царь Птолемей правил Египтом при помощи подкупа, предательства и террора. Его агенты знали, как можно использовать слабых и заставить замолчать сильных.
На следующее утро после того, как дом Паллы сгорел, и пока рабы Паллы охраняли нас от нападения, которое, я боялся, все еще могло последовать, я собрал в лесу у ручья остатки нашей делегации. Я ожидал, что еще кто-нибудь решит вернуться домой, но был поражен, увидев, как мало человек согласились продолжать путь в Рим. Всего пятнадцать! Даже Онклепион присоединился к тем, кто решил возвращаться. Я говорил им, что они застрянут на зиму в Путеолах или в Неаполе, где не смогут нанять корабль, который отвез бы их домой, потому что навигационный сезон уже закончился. Но их было не переубедить. Раз царь Птолемей увидит, что они повернули прочь от Рима и больше не собираются обращаться с просьбами в сенат, он прекратит преследование — так они рассуждали, и я не мог отговорить их никакими доводами. Онклепион даже стал насмехаться надо мной в споре по этому вопросу. Я был оскорблен тем, какой грубой софистикой он прикрывал собственную трусость. Еще более оскорбителен оказался факт, что пять человек из тех, кто первоначально решил остаться со мной, объявили, что Онклепион убедил их своим красноречием, и присоединились к дезертирам!
Haс осталось всего десять из сотни, вышедшей из Александрии, чтобы предстать перед сенатом, вооруженных праведным негодованием и уверенностью в том, что боги будут способствовать правому делу. Сопровождаемые лишь нашими рабами, мы продолжили наш скорбный путь в Рим. Нас ожидала не торжественная встреча! Вместо этого мы проскользнули в ворота, словно воры, надеясь избежать постороннего внимания. Мы рассыпались по городу, остановившись у друзей и знакомых; многие отказывали нам в приюте, узнав, какие неприятности мы навлекли на своих хозяев в Неаполе и Путеолах, а также о том ущербе, который претерпело имущество Паллы! Тем временем мы обратились с петицией к сенату, испрашивая приема, — но сенат ответил нам молчанием.
Дион повернулся лицом к жаровне и стал глядеть в пламя.
— Какая зима! В Александрии не бывает таких холодных зим. Как вы, римляне, их переносите? Я заворачиваюсь в одеяла по ночам, но все равно не перестаю дрожать от холода. Какой ужас! А эти убийства…
Он начал дрожать и не мог остановиться.
— Позвать рабыню, чтобы она принесла тебе одеяло? — спросил я.
— Нет-нет, это не от холода. — Он обнял себя руками, ему наконец удалось глубоко вздохнуть и успокоиться. — В течение всех этих ужасных дней в Неаполе, в Путеолах и на дороге я утешал себя только одной мыслью: «Вот доберемся до Рима, — говорил я себе, — вот только доберемся до Рима…» Но сами видите, в рассуждении моем был изъян, потому что я никогда не доводил его до конца. Вот мы доберемся до Рима — и что? Говорил ли я себе: «Когда мы доберемся до Рима, нас останется всего десять человек?» Думал ли я, что сенат отнесется к нам с пренебрежением и откажется даже выслушать меня? Или что измена и предательство на этом не закончатся и я
