Прямой наследник - Д. Н. Замполит
Трясло так, что я не сразу сообразил, что нас догонял Патрикеев со своими. Все уже убрали сабли, а я все сжимал ее, а потом долго не мог попасть в ножны и делал вид, что замерзла рука.
— Прогневался на нас Бог за нерадение наше, — мрачно прогудел боярин, — отмаливать надобно.
— Молитвой Кремль не вернешь.
— Без молитвы тоже. Пока же надо ко князь-Борису, в Тверь, тамо переждем, сил накопим.
— Туда и едем.
— Надо на Тверскую дорогу сворачивать.
— Я через Волок, — упрямо возразил я.
— Догонют! Из Звенигорода перехватят! — жеребец под Патрикеевым играл и переступал точеными ногами. — А так до Клина разом махнем, там уже тверские земли.
— Сказал же, через Волок. Не перечь, княже, езжай на Клин с богом.
Патрикеев ожег меня взглядом, скривил рот, будто говоря «Ну смотри, пожалеешь!» и повел свою сотню вправо от Черторыя[6].
А я повернул налево, взмахнул плеткой и с места поднял Скалу в галоп.
Пока выбирались из посада и пригородных сел, к нам пристало сотни полторы беглецов — кремлевской чади, потерявшихся было дружинников, даже несколько бояр. Конь шел встречь холодному ветру и я, наконец, успокоился.
За вспольем во главе отряда сам собой встал прибившийся к нам Федя Пестрый-Палецкий — совсем молодой воевода родом из князей Стародубских. Несмотря на свои двадцать три года, он уже успел макнуть носом в грязь самого Всеволжа. Несколько лет тому назад боярин убедил моих дядьев Андрея и Константина прекратить погоню за татарами, уведшими полон, а вот Федор со своим тезкой Добрынским плюнули на приказ и в малой силе татар настигли, награбленное отбили, полон освободили и вернулись на Москву героями. Всеволож, конечно, такого унижения не забыл, оттого Федор сейчас с нами. Ну и к лучшему — командир он от бога, вон как его сразу слушаются.
Вскоре отряд приобрел подобие воинской силы — Пестрый организовал дозоры и заставы, регулярную смену, на ходу произвел ревизию запасов… Ничего, выберемся, будет у меня главнокомандующий. Бояр согну, чтобы вперед не лезли с родовитостью да прежними заслугами.
Да только сперва выбраться надо.
В Лучинское, как ни спешили, добрались к вечеру. Федор выслал сторожу, но все порешили, что ночью погони не будет — даже галицким лошадям нужен роздых после целого дня суматохи, тем более у Юрия сейчас в Кремле дел полно. А мы вымотались, потому и решили рискнуть.
Княжеский ключник ахал и охал, но довольно толково раскидал всех на постой по избам, несмотря на недовольные взгляды мужиков. Беглую Ставку расположил, разумеется, в усадьбе, благо строений хватало.
Поужинали саламатой — сваренным на скорую руку татарским киселем из поджаренной муки с заправкой маслом.
И спать, спать, спать…
С кошмарами — звенели сабли, ржали кони, неслись за нами не то татары, не то назгулы, но все закончилось еще сильно до рассвета, когда всех поднял Пестрый.
В мерцающем свете лучин торопливо похлебали сваренную бабами еще в ночи кашу, Пестрый и Волк умелись проверять укладку и сбрую, так что я остался с ключником.
— Слушай и запоминай, Елага. Я тебя выбрал и на се место поставил за разум и верность…
Ключник попытался было бухнутся на колени, но я удержал.
— Сядет на Москве Юрий — служи ему, как мне служил.
— Да как же…
— Вот так, служи великому столу, неважно, кто на нем сидит. И знай, что ты делаешь с зерном и делянками куда важнее, чем кто над тобой князем. Делай все, что наказано, делай и записывай.
— Так я все как велено… — Елага торопливо вытащил из сундука на столешницу дощечки-вощаницы. — Вот, позапрошлый год, вот прошлый, вот нынешний…
Я глянул на крючковатые каракули человека, чья ежедневная работа — надзирать над мужиками, собирать корма, отправлять их в Москву, а вовсе не вести научные записи. Но Елага из всех кандидатов подошел лучше всего, двух предыдущих пришлось сместить, а последнего вообще сослать на Бело-озеро за ползучий саботаж.
— Не разберу, читай.
Елага схватил первую:
— О позапрошлом годе собрано и просеяно дванадесять четвертей ржи, из них в сито не пролезла двенадцатая доля… Ее отложили и посеяли прошлым годом, нынче же в сито не пролезла доля десятая.
— Сито прежнее?
— Все как велено, княже.
— То есть крупного зерна стало больше…
— Больше, княже, больше, слава Господу Богу!
— Значит, мы все правильно делаем, всему христианскому миру оттого большая польза будет. Вот, спрячь, расходуй помалу, но главное — делянку и отборное зерно сохрани! А я обязательно вернусь.
Целых десять рублей серебром произвели на него шоковое впечатление и мне опять пришлось удерживать его от попыток упасть в ноги. Что ж, если и в Троице результаты такие же, на что у меня были все основания надеяться, то лет через пять можно будет пускать в ход более урожайный сорт. А там, глядишь, и пойдет селекция семимильными шагами…
Лучинское, растревоженное ключником и нашим отъездом, нехотя ворочалось во мраке отступающей ночи, небо едва-едва посерело над просевшими после зимы крышами, когда мы одвуконь выехали на Волоцкую дорогу. За ночь пришло тепло и теперь успеть бы до Твери, пока дороги окончательно не развезет в кашу, оттого почти сразу за околицей пустили отдохнувших коней рысью, повинуясь командам Пестрого.
Как ни старались, быстро все равно не вышло и пришлось заночевать уже в тверском краю, в Микулино, гда нас догнала дальняя сторожа. Похоже, погони или вообще не было, или она безнадежно отстала, во всяком случае падавшие от усталости ратники в один голос божились, что галицких никто не видел, а звенигородские, которые вполне могли прихватить нас в Лучинском, видимо, все ушли к Юрию.
С утра тронулись дальше, с каждой верстой, отдалявшей нас от грозного дядьки, всадники понемногу, а затем все больше и больше начали подтрунивать да подшучивать друг над другом, а после полудня, когда остановились на роздых, покормили и поменяли коней, уже и хохотали, и даже затянули песню. К вечеру, когда уже склонялось солнце, увидали впереди луга Тьмаки и первые избы торговой Твери.
В столице князя Бориса Александровича приняли нас, так сказать, поджав губы — никакой охоты даже краешком влезать в московские разборки у тверичей не имелось. Уже сколько лет и даже десятилетий вокруг набухали и проглатывали русские княжества одно за одним Литва и Москва, и зажатой меж них Твери приходилось все время лавировать, дабы сохранить независимость. Да и то, проживи Витовт еще лет несколько, хрен бы тверичам, а
