Мистер Морг - Роберт Рик МакКаммон
— Но вы ведь не знали, что это окажется правдой. Ему еще только предстояло показать себя. — Мэтью вернулся к фразе, заставившей его перестать хрустеть кренделем. — Прикрывать мою спину? Вы хотите сказать, что Зед будет моим телохранителем?
— Так, не кипятись. Послушай меня. Знаешь, какие указания я просил Маккаггерса дать Зеду вчера вечером? Защищать нас с тобой и самого себя. Я был готов прийти на помощь, если бы запахло жареным.
— Да, — кивая, сказал Мэтью. — Из-за вашей попытки прийти на помощь вы чуть не остались без руки.
— Все знают, что Скелли держит за стойкой топор! Мэтью, я же не идиот!
— Я тоже, — стараясь скрыть запальчивость за спокойным тоном, ответил Мэтью. — И телохранитель мне не нужен. Вам не приходило в голову, что в обществе раба можно нажить больше неприятностей, чем когда просто сам идешь куда-нибудь — например, в разбойничий притон, как вы выразились, — и выпутываешься, полагаясь только на свою смекалку? Зед бесстрашен, и это, конечно, здорово. Качество, достойное восхищения, нет спору. Но иногда бесстрашие и опрометчивость идут рука об руку.
— Ну да, а иногда франтовство и упрямство идут рука об задницу! — сказал Грейтхаус.
Трудно было сказать, от гнева или от колбасок запылали у него щеки, но в глубине его глаз загорелся и не сразу погас злой огонек — похожее предупреждение Мэтью время от времени видел, когда они тренировались в фехтовании и Грейтхаус забывал, где он находится, на краткий опасный миг уносясь в своем воображении на поля битв и в закоулки интриг, и закаливших его, и оставивших на нем шрамы. В такие мгновения Мэтью мог считать, что ему повезло, если его не проткнули: хоть он и совершенствовался в искусстве защищать свою шкуру, ему так и суждено было оставаться не более чем фехтовальщиком-любителем. Мэтью ничего не сказал. Он покосился в сторону и отпил сидра, ожидая, когда старший воин вернется из обагренных кровью коридоров памяти.
Грейтхаус захрустел суставами пальцев. «Кулаки у него вроде и так большие», — подумал Мэтью.
— Кэтрин возлагает на тебя большие надежды, — сказал Грейтхаус уже тише, примирительным тоном. — Я полностью согласен, что никто не вправе диктовать тебе, за какие дела браться, а за какие — нет. Но, как она предупреждала, в этом ремесле тебя, конечно же, всегда может подстерегать опасность, иногда смертельная. — Он помолчал, не переставая похрустывать пальцами. Ему не сразу удалось сказать то, что он хотел. — Я не могу быть с тобой постоянно, но мне бы очень не хотелось, чтобы на твоей надгробной плите значился тысяча семьсот второй год.
— Мне не нужен… — Мэтью замолчал на полуслове.
Его как будто накрыла тьма, словно черный плащ, не замечаемый посетителями, завтракавшими у Салли Алмонд. Он хорошо знал эту тьму. Это был страх, он приходил внезапно, от него начинало сильнее стучать сердце, а по вискам неприятно стекал пот. Все дело было в белой карточке с кровавым отпечатком пальца. Карточка лежала в письменном столе в его обиталище, бывшей молочной, за домом Мармадьюка Григсби. Об этой карточке, подброшенной под его дверь каким-то подозрительным типом после приключения с Королевой Бедлама, не было известно никому, кроме самого Мэтью. Он не хотел, чтобы об этом знала Берри и уж тем более ее дед, всегда державший наизготове перо в перепачканных чернилами пальцах. Время от времени Мэтью порывался поведать свою тайну Грейтхаусу, но каждый раз все-таки решал, что лучше молчать, а на тьму старался просто не обращать внимания. Но это порой было очень непросто.
Карточка была предупреждением, что ему грозит смерть. Нет, не грозит. Она ему обещана. Такую же карточку подбросили Ричарду Герральду, полубрату Грейтхауса, и через семь лет обещание было исполнено самым чудовищным способом. Такую же карточку получил и мировой судья Натаниел Пауэрс, у которого Мэтью работал секретарем и который свел Мэтью с Кэтрин Герральд. Обещание расправы продолжало витать над Пауэрсом, летом покинувшим Нью-Йорк с семьей и отправившимся в колонию Каролину помогать брату Дарему управлять табачной плантацией лорда Кента.
Обещанная смерть должна была наступить в этом или следующем году, или годом позже, или еще через год. Кто получал такую карточку с кровавым отпечатком пальца, того обязательно настигала рука профессора…
— Ты свое рокахомини есть собираешься? — спросил Грейтхаус. — Холодное оно никуда не годится.
Мэтью покачал головой, и Грейтхаус подвинул его миску к себе.
В несколько мгновений здоровяк, четыре раза черпнув ложкой, почти полностью очистил миску от рокахомини, а тьма, накрывшая Мэтью, отступила — она всегда отступала. Сердце его снова билось ровно, капельки едкого пота испарились, он сидел спокойно, с бесстрастным выражением лица. Никто из присутствующих и не подозревал, что за сидящим рядом с ними молодым человеком гонится по пятам страшная смерть и преследование это может продолжаться годами — или закончиться сегодня же вечером на Бродвее ударом клинка в спину.
— Ты где?
Мэтью моргнул. Грейтхаус отодвинул миску.
— Ты был не здесь, — сказал он. — Я знаю этот адрес?
— Я думал про Зеда, — произнес Мэтью, стараясь говорить поубедительнее.
— Думай о чем хочешь, — быстро ответил Грейтхаус, — но я принял решение. Глупо, когда такой способный парень, как Зед, занят только тем, что таскает трупы. Говорю тебе, рабов я на своем веку перевидал, но чтобы невольником стал га — такого не было, и, если будет возможность выкупить его у Маккаггерса, можешь быть уверен, я предложу свою цену.
— А потом будете хлопотать о его освобождении?
— Совершенно верно. Как было отмечено прошлым вечером, закон запрещает рабам заходить в таверны. Какой толк будет от Зеда, если его не пустят туда, где он может нам понадобиться? — Грейтхаус полез в карман за деньгами. — И потом, я вообще против того, чтобы держать раба. Религия моя
