Александр Дюма - Ашборнский пастор
— О дорогая моя госпожа Снарт! — вновь воскликнул я — Мой хозяин говорил мне, что вы можете дать добрый совет!… Да, я поднимусь на кафедру; да, я буду проповедовать; да, я восславлю Господа и сокрушу силы зла с высоты своего красноречия… Чувствую, что меня уже воодушевила идея говорить перед людьми, которых я столь долго изучал и теперь столь хорошо знаю! Мне нужна лишь возможность для этого!.. Вы, дорогая госпожа Снарт, так много сделавшая для меня, предлагаете мне такую возможность, и не только первое мое произведение я посвящу вам, но и второе, и третье, и все, которые я сочиню!
— Полноте, господин Бемрод, — возразила на это г-жа Снарт, — к несчастью для меня, такая возможность является единственной, и мне не нужно искать далеко: мой муж, хворающий уже больше года, не покидает постель вот уже три недели. Наши прихожане, которым он привык нести слово Божье, нуждаются в том, чтобы его кто-то заменил. Сегодня же вечером, возвратившись домой, я сообщу мужу о вашем желании, и, один раз предоставив вам свою кафедру, пастор Снарт тем самым покажет пример, и тогда все кафедры в окрестностях будут для вас открыты.
— О моя добрая госпожа Снарт! — воскликнул я, испытывая еще большую признательность к достойной женщине. — Клянусь душой, вы спасаете мне жизнь!
— Итак, когда вы желаете произнести проповедь?
— Как можно скорее… тотчас же… завтра, если господин пастор Снарт будет согласен.
— Завтра — это несколько рановато, — с той же мягкой и грустной улыбкой заметила добрая женщина. — Требуется какое-то время, чтобы придать торжественность вашему дебюту.
— Тогда в ближайшее воскресенье, моя дорогая госпожа, но, умоляю вас, не позднее… Я сгораю от желания сделать первый шаг на этом поприще… Ближайшее воскресенье, не так ли?
— А вы помните, что сегодня уже вторник?..
— Да, и в моем распоряжении четыре дня, не считая утра пятого; большего мне и не нужно, дорогая госпожа Снарт, это даже больше, чем мне потребуется.
— Вы знаете лучше, чем я, возможности вашего ума и богатства ваших познаний, господин Бемрод, так что выбранный вами день будет и нашим днем.
— Ну, а как… господин Снарт? — спросил я обеспокоенно.
— Господин Снарт завтра письмом поблагодарит вас за услугу, которую вы ему оказываете.
— Так что ближайшее воскресенье! — радостно воскликнул я.
— В субботу вечером, господин Бемрод, я предложу вам постель в нашем доме, а в воскресенье утром церковь, кафедра и деревня Ашборн будут в вашем распоряжении.
Я собирался броситься к ногам доброй г-жи Снарт и обнять ее колени, но в это время объявили, что обед подан.
— Пойдемте, пойдемте, дорогой господин Бемрод; предложите руку госпоже Снарт — и к столу!.. Ведь в мире только одно может быть хуже скучной проповеди — это остывший обед, и, ради Бога, не сочтите мои слова за намек на вашу воскресную проповедь, которая, уверен, окажется верхом совершенства, — заявил мой хозяин.
— К столу, — повторил я, — к столу!.. Не знаю, хорош ли ваш обед, но вы увидите, какой будет моя проповедь!
Обед моего хозяина-медника оказался превосходным; какой оказалась моя проповедь, Вы узнаете из моего следующего письма, дорогой мой Петрус.
V. ТРЕТИЙ СОВЕТ МОЕГО ХОЗЯИНА-МЕДНИКА
На следующий день я действительно получил от г-жи Снарт письмо, сообщившее мне, что данное ею накануне обещание одобрено ее мужем и что, поскольку моя проповедь уже объявлена в деревне, прихожане Ашборна рассчитывают услышать меня в ближайшее воскресенье.
Я же не стал дожидаться этого письма, чтобы взяться за дело и, получив любезное предложение славной г-жи Снарт, сразу же после обеда у моего хозяина начал готовить свою проповедь.
То ли потому, что я пребывал в возбужденном душевном состоянии, то ли потому, что мне пришла в голову мысль произвести сильное впечатление и удивить аудиторию своей суровостью, я решил темой предстоящей проповеди сделать пороки нашего века и испорченность современных нравов.
Тема была великолепна, ослепительна, безгранична.
Если бы мне пришлось говорить перед королевскими дворами Франции, Испании или же Англии, ничуть не сомневаюсь, что подобная проповедь из уст Боссюэ — а она, воистину, была достойна его — произвела бы сильное впечатление; но, наверное, для маленькой деревни с пятью
сотнями жителей, такой, как Ашборн, для неискушенных умов, не ведающих о большей части тех пороков, какие собирался я громить; для населения, чьи будни целиком были посвящены труду, а воскресные часы — благочестию и отдыху; для людей, среди которых пьяницы, лентяи и дебоширы являлись исключением из правила, подобная проповедь, наверное, повторяю, была совсем неуместна.
К несчастью, этого-то я и не понимал и сделал то, что сделал бы драматический поэт, который сочинил бы пьесу вроде «Гамлета» или «Дон Жуана» с полусотней действующих лиц, в двадцати пяти картинах, для театрика марионеток, где реальный живой актер, стоя, поднимал бы задники, подобно тому как Юпитер Олимпийский Фидия приподнял бы свод храма, если бы ему вздумалось привстать со своего трона из золота и слоновой кости.
Вместо того чтобы здраво судить о театре и зрителях, я сам был ослеплен блеском моей темы; я хмелел от волн собственного красноречия и в субботу утром, спускаясь из своей комнатки к хозяину, чтобы прочесть ему мою проповедь, совершенно искренне сожалел о том, что такие люди, как Кальвин, Уиклиф, Цвингли, Боссюэ, Фенелон, Флешье, Бурдалу и Массильон, что, наконец, все проповедники, жившие когда-то или живущие ныне, не соберутся завтра в маленькой церкви Ашборна, с тем чтобы раз и навсегда получить урок религиозного красноречия.
По моему важному и самодовольному виду медник прекрасно понял: произошло что-то новое.
— Ну, что хорошего скажете, мой дорогой господин Бемрод? — спросил он.
— Скажу, мой досточтимый хозяин, что проповедь моя готова.
— И вы довольны? — поинтересовался он.
— Что за вопрос?! — откликнулся я с моим обычным чистосердечием. — Я считаю эту проповедь шедевром.
— Гм-гм, — только и произнес мой хозяин.
— Вы что, сомневаетесь? — бросил я высокомерно.
— Мой дорогой господин Бемрод, — ответил почтенный человек, — не знаю, бывают ли проповеди, похожие на кастрюли, и медники, похожие на проповедников, но мне постоянно встречались плохие работники, вполне довольные делом своих рук, в то время как мастера, настоящие мастера всегда ждут, чтобы похвала знатоков убедила их в достоинстве собственных творений.
— Ну что же, — согласился я, — ради этого-то я и спустился к вам, мой досточтимый хозяин, и теперь прошу вас высказать ваше мнение; я хочу прочесть вам мою проповедь, и, прослушав ее, вы скажете мне искренно, что о ней думаете.
