Дмитрий Леонтьев - Обитель
случае... » — и ты будешь заранее знать, получится задуманное или нет. Если твое дело угодно Богу (а это нетрудно понять, по самой сути того, что ты делаешь), то получится. А если дело твое нечисто, то как ни старайся, сколько сил ни прикладывай, все равно все рухнет, словно построенное на песке. Хоть дом, хоть семья, хоть идея, хоть сама жизнь... Правильная «точка отсчета», в ней все дело. Если она верна, то вы правильно выстраиваете приоритеты, понимая, что для вас важно, а что — фантики...
— А если после смерти все же окажется, что ничего нет?
— Ну, во-первых, в таком случае это вас тогда волновать уже не будет, а во-вторых, вы просто проживете красивую и хорошую жизнь, оставив о себе добрую память. А вот если окажется, что со смертью ничего не кончается, тогда как? Как это по-английски? «Упс!» По нашему: «Ой!» Я бы даже сказал: «Ой-ей-ей!» Но со смертью ничего не заканчивается, Джеймс. Уж в этом-то я даю вам слово. Смерти нет.
— Как же нет, когда я вижу ее каждый день?!
— Что вы видите? Как душа переодевается? Когда женщина носит под сердцем ребенка, верит ли эмбрион в «жизнь после рождения»? Ведь для него там все так разумно и даже идеально устроено... Представьте, какой для него ужас даже в кошмарном сне увидеть это обрезание пуповины, связующей его с родным домом... А ведь какие-то «негодяи» рано или поздно обрежут эту пуповину, вот в чем «беда»... И это — неизбежно... Да еще и радоваться этому будут: «Сын родился!»
— Как у вас все это получается? — не удержавшись, улыбнулся я.
— Что «это»?
— Ну... так все это видеть?
— «Для читающих Библию нет вопросов, для не читающих — нет ответов». Ну, и вопрос «чистого взгляда».
— А это что? Еще одна концепция?
— Нет, это уже результат «концепций». Я же говорю вам, Джеймс: христиане — это умные, сильные и веселые люди. Скорее, даже оптимисты, несмотря на все случающееся с ними. Если ты доверил свою жизнь Богу, то все, происходящее с тобой, воспринимаешь уже не как беду, а как тренировку, вразумление или тот замысел, который ты пока понять не можешь, но до тех пор, пока его тебе не объяснят, терпеть надо. Христиане — это те, кто не только верит в Бога, но и верит Богу. И больше, чем самому себе. Поэтому у них все и получается. «Если с нами Бог, то кто против нас»,— говорили древние.
— Тогда почему же от Него отходят не только люди, но и ангелы?
— Свобода,— вздохнул он.— Неправильно понимаемая свобода и право выбора. Ведь свобода не имеет никакого отношения к идее коммунистического «обезличивания». Свобода — это право на неравенство. Это ответственность. И это — выбор. Бог знает прошлое, будущее и настоящее, но дает нам священное право выбирать самим. И все равно знает, что будет. А мы в миллионный раз все пытаемся Его обмануть, спрятаться или доказать свою «самостоятельность». Все это так смешно, потому что мы и так имеем это право выбора, а значит, и свободы. У Бога для нас нет «предопределенности», все куда проще. Он просто знает будущее. Выбираем мы, а Он просто уже знает. Вот вы знаете, что Колумб открыл Америку? Как прожила свою жизнь королева Елизавета и какие она принимала решения? Что написал
Шекспир? И вам было бы смешно, если б кто-то обвинил вас в том, что вы принудили их сделать это. Жизнь не статична, Джеймс. Кто-то из великих сказал: «Когда я перестаю молиться, со мной перестают происходить случайности и совпадения». Понимаете? Бог дает нам шансы. Он словно каждый день открывает перед нами новые двери, а мы уже выбираем: входить в них или нет. И каждый день меняем историю, меняем будущее...
— Но мне не нравятся эти слова: «рабы Божьи». Тут сложно не взбунтоваться, требуя свободы! Я не хочу быть ничьим рабом!
— Так и Бог не хочет быть рабовладельцем. Это отголосок Ветхого завета, принуждение законом и «страха Божьего». Раб, как известно, подчиняется хозяину из страха перед наказанием. И это — первая ступень. Вторая — «страх наемника». Наемник работает за плату и боится потерять ее. В нашем случае эта «плата» — Царство Божие. Хороший «страх», но недостаточный. Есть еще и третий «страх». Страх сына. Он и так знает, что наследует от Отца все, но не хочет Его огорчать. Не по приказу, не из боязни потерять наследство, а потому, что любит... Не хотите быть «рабом», Джеймс,— будьте сыном. «Кто познал Бога, тот стремится не в рай, а к Богу». Вот потому-то я и отдал Ему свою свободу. Истинно твое только то, что ты можешь отдать. Я — свободный человек, потому и решаю сам, кому и зачем отдавать принадлежащее мне. Платон как-то сказал: «Свобода нужна человеку для его возвращения на звездную родину». Я очень хочу вернуться на родину, Джеймс. К Отцу. Это мое право выбора и моя свобода. Другая мне не нужна. «Свобода — с кем»? «Свобода — от чего»? А моя вера — это мои силы на этой дороге. «Вера» переводится как «вар», «жар», «кипение», если угодно. Это как топ
ливо для мотора... Так что все очень просто. Я иду по этой дороге, и когда ко мне приходят, спрашивая, как пройти дальше, я думаю, что бы делал на их месте, и отвечаю... Вот теперь вы знаете, кто мы, чем здесь занимаемся и о чем мечтаем.
— А... Что бы вы делали на моем месте?
— Пошел бы в трапезную,— сказал он.— Вы ведь так ничего и не ели со вчерашнего дня. А мы как раз поспели к трапезе... У нас замечательный повар, Джеймс... Мы ведь уже пришли, вы разве не заметили? Я говорил: это озеро очень маленькое... Спасибо, что составили мне компанию.
— Ну... Если хотите... Можете попросить меня еще...
хм-м... проводить вас... как-нибудь........... И поговорить со
мной. Я не против.
— Спасибо вам, Джеймс,— с легкой улыбкой ответил он.— Мне приятно это слышать.
...Джентльмен всегда готов оказать услугу другому джентльмену. В целом я был доволен собой в этот раз...
А вечером на меня было совершено нападение. Конечно, при желании можно подобрать другое название для этого события, но по моему личному мнению, это самое подходящее определение для описания этого вечера.
Какой-то огромный, черный, волосато-бородатый человек ввалился в мою комнату-келью и заревел таким басом, что даже стекла в окнах задрожали:
— Э-э! Дарагой! Почему тебя прячут?! Почему сам прячешься?!
— Простите, сэр... Вы кто? — опешил я.
— Ираклий я. Маргиани. Князь! — Проревело это чудовище и стянуло с абсолютно лысой головы огромную
мохнатую шапку (позже я узнал, что она называется странным словом «папаха»).
На всякий случай я встал (все же титул этого дикаря пока не был официально доказанным самозванством) и как можно вежливее спросил:
— Я искренне польщен, но так как мы не представлены, то хотелось бы...
— Вах! — возмутился он.— Какое «представление»?! Оглянись, дарагой! Где мы?! Кто мы?! Что творится?! А?! Такой тарарам кругом! Если ждать, пока нас кто-то кому-то представит, одичаем, как волки! Забудь, дорогой! Это в Петербурге был этикет-шмитикет. А здесь — просто хорошие люди, да?
