Федор Гайворонский - Последний тамплиер

Я был не в силах сдерживать чувства, и обнял старика.

— Друг мой верный, ты несомненно прав, госпожа не такая, как все, но подумай, что будет с Шюре, если ле Брей, или кто другой, поднимет меч. Я не могу поступить иначе. Я женюсь на этой женщине, кем бы она ни была, ради только того, чтобы у моих потомков была своя земля и свой очаг. У меня нет иного выхода. Но я буду осторожен.

Гамрот сокрушенно покачал головой.

— Да, — молвил он, — я знаю, что выхода нет. Но как мне вас жаль! Иногда мне кажется, что вы, мой господин, имеете меньше свободы, чем я, ваш покорный слуга. Ваша жертва будет велика. Храни вас Господь!

Мой славный слуга не знал всей величины этой жертвы. Даже я в тот миг еще не до конца понимал, на что иду, вступая в брак с Жанной, обуреваемый единственной мыслью — сохранить Шюре во что бы то ни стало. Осознание пришло на следующее утро, когда мы покидали ла Мот. Я набрался мужества поцеловать на прощание Жанну, скрыв свое отвращение к этому творению природы, в котором уживались два противоположных естества. Она улыбалась, но глаза источали совершенно непонятный мне свет. Я не смог выдержать ее взгляда и отвернулся. Повозки тронулись в обратный путь. Я постоял во дворе, дожидаясь, пока повозки выйдут на тракт, а потом, вздыбив коня, умчался следом за ними. Что хотел я показать этим жестом? Наверное то, что последнее слово остается за мной, и в любую минуту я могу передумать. Хотя сейчас, оглядываясь в прошлое, тот поступок кажется глупым мальчишеством.

Погода испортилась, моросил дождь. Догнав обоз, я забрался в повозку к Гвинделине. Довольно долго мы ехали молча. Наконец, я молвил:

— Это будет политический брак. Он мне нужен лишь затем, чтобы сберечь поместье. Дело в том, что графине больше по душе молодые девушки, нежели мужчины.

— Я поняла это, наблюдая за госпожой, — ответила Гвинделина, — в наших краях давно ходили подобные слухи о замке ла Мот. Теперь слухи подтвердились.

— Не стоит говорить об этом другим, Гвинделина.

— Да Жак… — тихо ответила она, опуская взгляд.

Я крепко прижал ее к себе.

— Прости меня, моя любовь. Там, в замке, я был жесток к тебе.

Гвинделина посмотрела на меня. Она, преданная всем своим существом, простила все. И я опять ощутил стыд, и какую-то внутреннюю вину перед ней, своей наложницей, которая никогда не станет госпожой, перед повешенным мною глупым старым пьяницей Ги, перед Шарлем, с которым мы играли в детстве, перед всеми теми, кто с преданностью смотрел мне, своему господину, в глаза, ожидая чуда. А может бросить все и обвенчаться с Гвинделиной? Но воображение сразу явило мне картину Шюре, осажденного ле Бреем. Кто поможет мне, если подобное случится? Никто. Ни Бургундский герцог, которому нет никакого дела до внутренних распрей вассалов, ни, тем более, король которому совершенно не важно, кто платит подати. Лишь бы платили. И вовремя. Имея же под своим началом Шюре и ла Мот, я стану самым сильным владетелем в округе. Ни ле Брей, мой ближайший сосед, ни сомнительные владетели южных ленов, не посмеют обложить меня данью.

Повозка, управляемая Гамротом, тряслась на ухабах. Накрапывал мелкий дождь. Волы фыркали. Перебирая волосы Гвинделины, я вспоминал события последних дней, Жанну, ее прощальный взгляд. Боже! Мне стало не по себе. Я понял, почему таким непонятным и странным он показался мне. Он принадлежал мужчине, той второй половинке, которая пряталась в ее двойственном теле. Как все отвратительно и мерзко! Я целовал мужчину. Я влюблялся в мужчину. Боже, что я творю… Чтобы как-то отвлечься от дурных мыслей, я спросил Гвинделину:

— А что еще в наших краях говорят о замке ла Мот?

Она замялась, тогда Гамрот, слышавший наш разговор, сказал:

— Говорят, что графиня убила своего мужа, чтобы завладеть замком. Раньше они жили в другом поместье, недалеко от Парижа, а этим владел престарелый отец покойного графа. Молодой ла Мот отправился в Палестину, где служил несколько лет вольным рыцарем. Потом, кода его убили, старый ла Мот умер с горя, и графиня перебралась сюда. Но, говорят, молодой граф не погиб в Палестине, а все-таки вернулся в свое поместье, и что с ним там стало на самом деле, одному Господу ведомо. Лет пять назад это было. Вот потому-то я и говорю вам — держитесь от графини подальше.

В поместье меня ждал гость — мой орденский брат Герберт фон Ренн, двадцати восьми лет от роду, направлявшийся домой, в Швабию. Я предложил ему провести в замке несколько дней, отдохнуть. Он охотно согласился.

За обедом я рассказал ему о своей предстоящей женитьбе и будущей жене. Фон Ренн заметил:

— Я, когда еще был сержантом, знавал одного ла Мота. Его звали Иоанн, он служил с моим отцом на заставе недалеко от Хомса. Но, наверняка это был другой ла Мот. Тот, которого я знал, был храмовником и носил белую котту, а значит никак не мог быть женат.

— Должно быть, то был его отец?

— Скорее, брат, или кузен. Ла Мот был немногим младше меня.

— Что стало с ним потом?

— Не знаю. Меня перевели в Крак, где служил твой отец и где я познакомился с тобой. Ла Мот запомнился славным рыцарем. Смелым и очень умным. Он много читал, даже сочинял баллады. Его уважал комтур.

На следующее утро я устроил учения своего войска. Солдаты смотрелись неплохо, если не считать отряда копейщиков, набранных из деревенских парней. Неуклюжие в военных делах, они выглядели более чем комично.

— С таким войском ты много не навоюешь, — заметил Герберт.

— Что делать? — ответил я, — у меня опасный сосед. Чем ничего, лучше уж эти.

— Знаешь, брат, — молвил фон Ренн, — я могу дать тебе совет, что делать. Когда мы проезжали через ваши места, в нескольких лье отсюда нам встретились Лесные Дети. Они, наверное, сидели в засаде, карауля одиноких путников, но когда разглядели на моем плаще крест с розой, покинули крытие, и дали понять, что ничего дурного нам не сделают.

— Кто ты, рыцарь? — спросил меня один из них, по-видимому предводитель, — что за странный знак красуется на твоем плаще?

Я объяснил ему, кто я такой и в каком Ордене состою, и он отвесил почтенный поклон, и отрядил с нами своего человека, благодаря которому мы беспрепятственно добрались до самой опушки леса. На твоем месте, любезный брат, я уговорил бы их служить в твоем войске. Сытая жизнь в замке куда приятнее лесных скитаний. Они же, в свою очередь, весьма искусные в военном ремесле, стали бы стать тебе верными солдатами. А этих, — фон Ренн кивнул в сторону копейщиков, пытавшихся изобразить подобие поединка, — отправь пасти свиней.

Я признал, что предложение Герберта дельно, решив про себя, что в ближайшие дни обязательно отправлю своих людей в тот лес, располагавшийся на границе моих владений.