Александр Дюма - Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник)
Настали теплые дни – воробьи снесли яиц, яйца превратились в воробьев. Я следил за их развитием с радостью, которую и теперь еще помню. Пусть и смотрю через сорок лет на этот же самый птичник, но уже вконец изветшавший. Детские воспоминания так приятны для взрослого, что я не боюсь наскучить моим читателям, пересказывая эти подробности, – я уверен, что они почти каждому напомнят некоторые подробности его жизни. Притом, пройдя длинный путь через пылающие вулканы, залитые кровью равнины и мерзлые тундры, простительно на минуту остановиться среди мягких зеленых лугов, которые почти всегда встречаются в начале пути.
Летом мы стали уходить все дальше и дальше от дома. Однажды Том, по обыкновению, посадил меня к себе на плечо, матушка обняла нежнее, чем всегда, а батюшка взял палку и пошел с нами. Мы прошли весь парк и наконец, следуя по берегу речки, достигли озера. В этот день было очень жарко, Том снял куртку и рубашку, потом, подойдя к берегу, поднял руки над головой, прыгнул так, как, я видел, прыгали с испугу лягушки, когда мы подходили к ним, и исчез в озере. Я вскрикнул и побежал к берегу, не знаю, с каким намерением, но, вероятно, для того, чтобы броситься в воду. Батюшка удержал меня. Я дрожал от страха и кричал из всей мочи: «Том! Мой милый Том!» Наконец он появился. Я начал звать его к себе так усердно, что он вернулся. Успокоился я только тогда, как он вышел на берег.
Тогда батюшка указал мне на лебедей, которые скользили по поверхности воды, на рыб, плавающих в нескольких футах под ней, и стал рассказывать мне, что человек, несмотря на свои невеликие способности к плаванию, с помощью некоторых движений может по нескольку часов держаться в стихии рыб и лебедей. Подкрепляя объяснение примером, Том потихоньку сошел в воду и, уже не ныряя, начал плавать, протягивал ко мне руки и спрашивал, не хочу ли я к нему. Я колебался между желанием и страхом, но батюшка, замечая, что во мне происходит, сказал: «Не мучь его, он боится».
Эти слова были хитрой уловкой: теперь из меня можно было сделать все на свете. Батюшка и Том с таким презрением говорили о трусости, что хоть я был ребенком, однако же покраснел при мысли, будто я боюсь, и вскричал: «Нет, нет, я не боюсь, я хочу к Тому».
Том вышел на берег. Батюшка раздел меня, посадил на спину к Тому и велел хорошенько держаться руками за его шею. Том поплыл.
По тому, как сильно сжимал я ручонками шею Тома, он мог уже догадаться, что мужество мое не так велико, как я старался показать. В первую минуту холод воды захватил мне дыхание, но мало-помалу я привык к нему. На другой день Том привязал ко мне пучок тростника и, плавая рядом, показывал, как следует действовать руками и ногами. Через неделю я уже без помощи держался на воде, а к осени выучился плавать.
Остальную часть моего воспитания матушка оставила себе, она так умела приправлять свои уроки любовью и объяснять приказания кроткими наставлениями, что я смешивал часы отдыха с часами учения и меня не трудно было переводить от одного к другому. Стояла уже осень, погода стала холоднее, и мне запретили ходить к озеру. Это тем более меня огорчало, что, по некоторым причинам (я знал это наверняка), там происходит что-то чрезвычайное.
В Уильямс-Хауз приехали какие-то незнакомые мне люди, батюшка долго толковал с ними, наконец они как будто согласились. Том повел их куда-то через калитку парка, которая вела на луг, батюшка пошел вслед за ними и, вернувшись домой, сказал матушке: «К весне будет готово». Матушка нежно ему улыбнулась, следовательно, неприятного тут ничего не было, но эта тайна чрезвычайно расшевелила мое любопытство. Каждый вечер эти люди приходили в замок ужинать и ночевать, а батюшка тоже почти каждый день ходил к ним.
Наступила зима, выпал снег. Теперь нам уже не нужно было расставлять сети: стоило только отворить двери птичника. Все наши прежние питомцы опять прилетели, и с ними еще множество новых, которым они, вероятно, на своем языке расхвалили наше гостеприимство. Мы всем им были рады, и они опять нашли у нас корм и приют всё на тех же сосенках.
В долгие часы этой зимы матушка выучила меня читать и писать, а батюшка растолковал первые основы географии и мореплавания. Я оказался страстным охотником до описаний путешествий: знал наизусть приключения Гулливера и следовал по глобусу за плаванием кораблей Кука и Беринга. В батюшкиной комнате на камине стояла под стеклом модель фрегата – он отдал ее мне, и я вскоре знал все части, из которых состоит корабль. На следующую весну я стал уже неплохим теоретиком морского дела, которому недоставало только практики, и Том уверял, что я, без всякого сомнения, как батюшка, дослужусь до контр-адмирала. Матушка при этом всегда взглядывала на деревянную ногу батюшки и отирала слезы, навертывавшиеся на глаза.
Наступил день рождения матушки: она родилась в мае, и этот праздник, к великой моей радости, приходил всегда вместе с теплой солнечной погодой и цветами. Проснувшись в этот день, я нашел подле своей кроватки не обычный свой костюмчик, а полный мичманский мундир. Можно вообразить, как я обрадовался: я побежал в гостиную, батюшка был тоже в мундире. Все наши знакомые приехали на целый день. Одного Тома я не видел.
После завтрака решено было пройтись к озеру – предложение было принято единодушно и мы отправились, но не по обыкновенному пути: через поле было ближе, а через рощу дорога приятнее, и поэтому я не удивился, что мы пошли дальним путем.
Я помню этот день так, как будто это было вчера. Как почти все дети, я не мог идти медленно и ровно, как взрослые, – я то и дело выбегал и рвал цветки, как вдруг, достигнув опушки рощи, я словно окаменел, устремив взор на озеро и вымолвил:
– Папенька, бриг!..
– Каков молодец! Ведь не принял-таки за фрегат! – вскричал батюшка. – Иди сюда, мой милый Джон, обними меня!
Прекрасный маленький бриг с флагом Великобритании красиво покачивался на озере. На корме его золотом сверкали буквы: «Анна-Мэри». Неизвестные работники, которые уже пять месяцев жили в замке, оказались плотниками из Портсмута, нанятыми батюшкой, чтобы построить его. Бриг был готов еще в прошлом месяце, спущен на воду и оснащен, а я ничего и не знал. Завидев нас, он сделал залп из всех своих четырех пушек. Я был вне себя от радости.
В бухте озера, ближайшей к роще, по которой мы шли, стояла шлюпка: в ней сидели Том и шестеро матросов. Мы сели в нее. Том стал у руля, гребцы взялись за весла, и мы понеслись по озеру. Шестеро других матросов под командой Джорджа ожидали батюшку на палубе, чтобы отдать ему почести, причитающиеся по чину, и он принял их с приличествующей важностью.
Ступив на палубу, сэр Эдвард принял команду, марс-стеньги были развязаны, паруса один за другим спустились, и бриг пошел.
