Эрнест Капандю - Рыцарь в черном плаще
Таванн вошел со своей ношей в будуар, обитый розовой шелковой материей, и положил раненую на диван.
Все дамы тут же окружили ее.
— Боже мой, — вскричала Кинон, сложив руки, — да это Сабина!
— Вы ее знаете? — спросила Дюмениль с удивлением, которое изобразилось и на лицах остальных.
— Как же! Это Сабина, дочь парикмахера Даже.
— И я ее узнала, — сказала Комарго.
— Как она серьезно ранена!
— Она не приходит в себя!
— Она теряет столько крови!
— Ей надо сделать перевязку…
— Пошлите за доктором!
Все женщины говорили одновременно и выражали желание помочь бедной раненой.
— Я пошлю за Кене, — сказал герцог де Ришелье. Он вышел из комнаты и позвал: — Норман!
Высокий лакей в ливрее герцога тотчас явился.
— Поезжай в карете за доктором Кене, — сказал герцог, — скажи, что я прошу его прибыть немедленно, привези его, не теряя ни минуты. Скажи Левелье, чтобы гнал лошадей.
Лакей сбежал с лестницы и исчез. Ришелье вернулся в будуар. Комарго готовила там постель.
— Господа! — сказала Кинон, которая, после того как узнала девушку, начала ухаживать за ней. — Оставьте нас с этой бедняжкой, мы попытаемся остановить кровь и привести раненую в чувство.
Мужчины перешли в гостиную.
— Что все это значит? — спросил де Бриссак.
— Дочь Даже, придворного парикмахера, ранена на улице Тампль! — произнес Креки.
— Даже живет на улице Сент-Оноре, — заметил Ликсен.
— Но кто сопровождал девушку?
— Без сомнения, она была одна, — сказал Таванн, — по крайней мере, мы не видели никого, и я не заметил на снегу ничьих следов.
— Как она лежала, когда вы ее нашли? — спросил Ришелье.
— Когда я ее увидел, — ответил Таванн, — она лежала вблизи особняка Субиз и слабо хрипела.
— Рядом была кровь? — спросил Ликсен.
— Да, и кровавые пятна вокруг тела ясно указывали на то, что девушку ранили именно на том месте, где мы ее обнаружили.
— Следы на снегу не говорили о продолжительной борьбе? — спросил аббат де Берни.
— Следов там не было.
— Значит, ее поразили вероломно, и убийца убежал.
— Если только она сама себя не ранила, — предположил Креки.
— Тогда мы нашли бы оружие, — возразил Таванн, — а там не было ничего.
— Значит, ее ранили с целью грабежа.
Госсен вошла в столовую.
— Ну, как она? — спросил Ришелье.
— Кровь запеклась около раны и сама остановилась. Бедняжка начинает приходить в себя.
— Она может говорить?
— Пока нет.
— Вы рассмотрели ее одежду? Ее ограбили?
— Нет, — отвечала Госсен, — у нее на шее цепочка с золотым крестом, золотые серьги в ушах и при ней кошелек с деньгами.
— Значит, — сказал де Берни, — это не воровство. Вероятно, убийцу толкнула на преступление любовь или, вернее, ревность.
— Очень может быть, — согласился Ришелье. — Она назначила свидание своему возлюбленному, но не пришла, а он решил ей отомстить.
— Прекрасное мщение, — сказала Госсен.
— Если бы все захотели убивать друг друга из ревности… — начал Ликсен.
— То вскоре уничтожили бы друг друга, — закончил Ришелье.
— Герцог, разве вы не верите в преданность?
— А вы, моя красавица?
— Я верю только тому, что я вижу, — улыбнулась Госсен.
— Дверь особняка хлопнула, наверное, приехал Кене, — сказал Таванн.
Это действительно был знаменитый доктор. Он вошел в будуар, где лежала Сабина. Минут через двадцать он вернулся в гостиную, а за ним все дамы.
— Мои предписания будут исполнены? — спросил он у Комарго.
— В точности. Мои камеристки не отойдут от нее и сделают все, как вы сказали.
— Особенно важно, чтобы она не произносила ни слова.
— Хорошо, доктор.
— Что вы думаете об этой ране, доктор? — спросил Таванн.
— Чудо, что она не оказалась смертельной! Ее нанесла уверенная рука острым коротким лезвием, которое вонзилось сверху вниз в то место, где начинаются ребра. Очевидно, нанесший этот удар имел явное намерение убить, поскольку метил прямо в сердце. Лишь чудом лезвие скользнуло по ребру, и девушка не убита наповал.
— Вы спасете ее?
— Думаю, не сумею.
— Почему?
— Задето левое легкое; рана глубока и очень опасна. Скорее всего девушка умрет.
— Однако необходимо узнать, кто ударил ее так подло.
— Для этого надо, чтобы она заговорила, а единственная возможность спасти ее заключается в том, чтобы она не произнесла ни одного звука.
— Вы уверены, что это Сабина Даже, дочь парикмахера? — спросил Таванн.
— Разумеется!
— Как странно!
Кинон, заметив озабоченный вид виконта, пристально посмотрела ему в лицо и спросила:
— Почему странно?
— Вы это узнаете, только не теперь.
— Что это с Таванном? — тихо спросил маркиз де Креки у де Берни.
— Не знаю. Но я тоже заметил…
Неожиданно раздался грохот, похожий на удар грома. Все переглянулись.
— Боже мой, — вскричала Комарго, побледнев, — это еще что такое?
Крики усилились.
— Пожар, — сказал доктор.
Ришелье, Бриссак, Креки бросились к окнам гостиной, выходившим в сад на улицу Фран-Буржуа.
Крики усилились, к ним присоединился лошадиный топот. Внезапно красноватый свет озарил горизонт, на котором ясно вырисовывались контуры остроконечных крыш.
— Это еще что? — спросила Комарго, все более и более волнуясь.
Дверь в гостиную отворилась, и вбежала испуганная камеристка.
— Что стряслось? Говори же скорее, Нанина!
— Горит особняк графа де Шароле.
— Особняк на улице Фран-Буржуа! Да ведь это в двух шагах отсюда!
— Мы все рискуем сгореть заживо!
— Огонь сюда не дойдет, — возразил Бриссак. — Если особняк Шароле сгорит, — прибавил он шепотом, наклонившись к Комарго, — я желаю, чтобы и граф сгорел вместе с ним!
Крики становились все отчетливее, пламя стало подниматься над домами, и пожар бушевал уже так близко, что можно было чувствовать жар.
— В случае опасности, — спросила Госсен, подбежав к Таванну, — вы нас спасете, виконт? Наверняка это шайка Петушиного Рыцаря ограбила особняк де Шароле и подожгла его — так говорит Нанина. — Она указала на камеристку.
— Петушиный Рыцарь? — удивился Таванн.
— Да, виконт, — сказала Нанина. — На улице все об этом говорят…
— Петушиный Рыцарь поджег особняк графа де Шароле? — повторил Таванн.
— Почему бы и нет? — спросил чей-то голос.
Все обернулись. В гостиную вошел мужчина в чрезвычайно изысканном костюме. Вошедший был похож на знатного вельможу. Он держал в руке букет роз, которые в то время года были редкостью. Мужчина подошел к Комарго, поклонился с утонченной вежливостью и уронил цветы к ее ногам.
— Виконт де Таванн, — начал он, — меня обнадежил, что я буду иметь честь быть вам представленным сегодня.
