Сергей Городников - Тень Тибета
Летние дни играли красками, на какие скупа природа Южного Тибета, близкого к труднопроходимым горным хребтам. Удача слышал, что за теми хребтами начинался спуск к древней родине Будды, а затем к пустыням и равнинам, к городам сказочной Индии. Но в этот пронизанный солнечными лучами полдень он напрочь позабыл о них, как и о многом, что его волновало прежде. Он висел под обрывом выступа скалы ущелья. Пропасть внизу была покрыта мрачной тенью, оттуда тянуло промозглым холодом. Очередной плоский камень от толчка ногой сорвался наверху с края обрыва и, ускоряясь в падении, пролетел рядом, едва не задел его плечо. Гнетуще долго камень падал в непроглядную пропасть, достиг дна, и по ущелью пропасти разнёсся отзвук глухого удара, который повторялся, затихая, удалялся дальше и дальше. Кровь леденило слушать такие звуки, не по своей воле болтаясь на верёвке.
Петля аркана давила грудь, больно впивалась под лопатками и под мышками. И ослабить боль можно было лишь одним способом – подтягиваясь на верёвке. Руки ныли от напряжения, становились непослушными, но он в который уже раз отчаянно полез к верху. Добравшись до края обрыва, ухватился за него пальцами, тяжело подтянулся, пока опять не увидел остроносые кожаные сапожки Джучи.
– Давай, урус, давай! – зашумели пятеро Джучиных приятелей, откровенно забавляясь зрелищем.
Джуча лениво приподнял правую ногу, небрежно выставил носок сапожка к губам Удачи.
– Целуй! – с наглой ухмылкой глядя на него сверху вниз, приказал он. – Поцелуешь в знак покорности, приму тебя в свой десяток.
Из последних сил Удача рванулся второй рукой к ноге Джучи, чтобы схватить и дёрнуть к себе, от ненависти вцепиться в неё зубами. Однако Джуча ожидал такого порыва. Отдёрнул ногу и затем подошвой надменно пихнул его лоб, сталкивая с обрыва. До крови прикусив губы, чтобы не закричать, Удача полетел в пропасть. От безумной вспышки подозрения, что верёвка не выдержит, ужасом сдавило сердце, но через мгновения петля резанула грудь пронзительной болью, и его непроизвольный вскрик развеселил Джучу с сообщниками. Они выглядывали вниз за край обрыва и улюлюкали, забавляясь жалким видом раскачивающего вроде подвешенного жука пленника.
От кучки серых каменей, сложенных рядом с обрывом, Джуча носком сапожка отделил тот, что был больше других, и спихнул в пропасть. На этот раз камень пролетел у лица Удачи, глаза которого заволокло слезами. Из-за слёз он не мог видеть падения этого камня, а потому невольно вслушивался, когда же прозвучит удар о скалистое дно, – и всё же вздрогнул от неожиданности при гулком стуке, утробно прозвучавшем внизу ущелья. Сознание затуманивалось, сил выбираться больше не было. Мучители же галдели, дразнили и ругались наверху, пока это занятие им не наскучило. Наконец они ушли, оставив его висеть на собственном аркане.
Выбравшись на обрыв, он до вечера пролежал возле ущелья, то погружаясь в бред, в котором вокруг плясали кровожадные враги и чудища, то выныривая от них к свету, чтобы ожесточиться воспитанным монахами духом, вспомнить, что всё же не сдался даже при виде оскала Смерти.
День проходил с утра до вечера, наступал другой, за ним третий из бесконечной цепи подобных же дней, как будто служащих для освещения во мраке времени путей судьбы душам обречённых на сансару смертных, умирающих, чтобы родиться в другом проявлении вечной жизни.
Возможно, в старом беркуте душа смутно помнила о прошлой жизни воина и потому часто тянула его парить над юртами в долине. Возле тех юрт с наступлением лета от рассвета и до полудня шли непрерывные занятия с крепкими на вид подростками, их учили пользоваться разным оружием, рукопашному бою, верховой езде, а с завершением тяжёлых упражнений готовить еду или добывать пищу охотой. Казалось, ко всему остальному беркут стал уже равнодушен и не обращал внимания на ковры изумрудной зелени в степи, на хребты укрытых белоснежными накидками гор.
Появлялся беркут ранним часом, когда по пояс оголённые подростки собирались в большой круг. Они ждали прихода жилистого мужчины, голова которого была всегда обритой. Бритоголовый мужчина входил в очерченный колышками круг и устраивал с одним из них боевые танцы, резко бил его, опрокидывал с ног, потом заставлял остальных делать то же самое между собой. Для начала таких занятий он выбирал разных учеников и по одному ему известной очерёдности.
Удачу он выбрал пасмурным утром. Плавно перемещаясь на затоптанной ногами траве, жилистый лама-воспитатель заставил подростка настороженно следить за ним, двигаться в ожидании резкого выпада ладонями рук или ступнями ног. Обманутый ложным шагом воспитателя, Удача получил удар в грудь и отлетел к заострённому колышку возле Джучи, едва не поранился об остриё левым предплечьем. Издевательская ухмылка Джучи побудила его вскочить и броситься в нападение. Он был тут же наказан резким, как от выпада змеи, уколом пальцев у шеи, от которого его пронзила жгучая боль и выступила из носа кровь. Под одобрительные возгласы сверстников, от следующего удара ладони воспитателя у него сорвалось дыхание, а в ушах зазвучал колокольный трезвон. Поднимаясь с колена, он ни в ком из ровесников не увидел дружеской поддержки, наоборот, повсюду угадывал нерасположение. И, ожесточаясь против всех, опять ринулся на ламу, чтобы вновь быть наказанным за несдержанность и неосмотрительность. Поразивший его в этот раз удар был сильнее прежних и перекинул через голову. Он упал лицом на траву, измазал её кровью. Предательская дрожь в руках и ногах мешала ему подниматься, но он скрепя зубами преодолел слабость, пошатываясь, шагнул к противнику.
– Хватит! – выставив перед собой ладонь знаком примирения, строго предупредил лама.
Показав новые приёмы борьбы, он разбивал всех попарно, и заставлял их драться на поражение, до тех пор, когда поверженные не смогут подняться на ноги. В таких схватках Удаче не было пощады, и он привыкал не щадить никого. Не обретя друзей среди подростков, он привязывался к доставшемуся ему гнедому жеребцу. После занятий он поневоле много ездил, покидал стойбище при любой возможности, стараясь обмануть следящих за ним сообщников Джучи. Когда обмануть не удалось, на него устраивалась послеполуденная охота.
Однажды погоня была долгой, жеребец взмок и запалился. Подставляя оголённые спины жгучему солнцу, позади с гиканьем и визгом, с криками угроз и посвистами мчались десять преследователей во главе с Джучей. Оглядываясь, он, как будто, видел дьявольский оскал Джучи, который стал отрываться от остальных, нагонял его с готовой к замаху плетью. Сблизившись, Джуча приподнялся в седле, наотмашь стегнул его по голым плечам. Боль была обжигающей. Пытаясь уклониться от следующего замаха, он не удержался в седле, слетел на землю. Лошади преследователей мчались на него, и каждый, проносясь мимо, стегал по прикрывающим лицо и голову рукам.
