Геннадий Андреев - Белый Бурхан
— Ты не назовешь их? — напрягся Бабый.
— Нет, доромба. Судьба должна идти своим ходом. Горе тому, кто торопит ее шаг! И ты не ходи этой тропой.
— Я не боюсь троп, сада! У тебя нет этой книги? Я бы попробовал завершить то, что не успел или не смог ты.
— Я предал ее огню. У людей и без того много соблазнов… Но у меня есть другая книга, лучшая… И даже не книга, а книги… Их священные знаки вырезал сам Великий!
— Неужели… — Бабый похолодел. — Ганджур? Старик кивнул.
— Но этого не может быть! Из Тибета было вывезено всего четыре комплекта Ганджура!
Сада Мунко тихо рассмеялся:
— Вывезено было пять комплектов, доромба. Пятый тайно печатали ховраки, а караван-бажи Туманжаргал со страхом в душе доставил его из Тибета в тюках с шерстью.
Бабый прикусил губу: так вот почему этот богохульник так опасался за свою надтреснутую сансару!
Левая рука поддерживала чашу в правой руке. Неужели сада Мунко так обессилел, что не может удержать сосуд одной рукой?
— Угощайся, доромба. Я знаю и помню обычаи. Да, старый лама знал обычаи: пропустил гостя раньше, чем вошел сам, кивнул на белую кошму хоймора для почетных гостей, угостил кумысом и сразу же захлопотал по хозяйству, не забыв протянуть Бабыю хорошо раскуренную трубку и пообещав:
— Будет и чай, будет и мясо — бухилер. У соседа осталось, он мне одолжит…
Все это Бабый пропустил мимо ушей — его волновала только тайна пятого комплекта Ганджура.
Скоро сада Мунко куда-то ушел и долго не возвращался. За это время Бабый успел искурить табак в трубке, осмотреть нищенское убранство юрты и даже перебрать всех вычищенных и приведенных в полный порядок бур-ханов. Их было больше десяти и все несли на себе клеймо Тибета, а не Агинского дацана. Значит, цена их была неизмеримо большей, чем у бурятских поделок… Ай да старик! Сидит на золоте, а за куском мяса идет к нищему соседу!
Ближе к вечеру вернулся сада Мунко и сообщил, что сосед согласен поговорить с доромбой, хотя и не любит лам, от которых натерпелся, когда был ховраком.
— Сосед не нужен мне, — не выдержал Бабый. — Я жду твоего рассказа о книгах! Лишний человек — лишние слова, а у меня мало времени, сада…
— Я мало что знаю, доромба. А он знает всю историю — сам печатал тайный комплект Ганджура.
Бабый покачал головой: видно, этот удивительный старик решил совсем доконать его своими неожиданностями! В больших монастырях для Бабыя не было тайн, а здесь — одна за другой, как кони в табуне!
— Я позову его?
Бабый поспешно согласился, не зная, куда девать вдруг ставшие лишними руки. Старый лама вернулся с высоким и еще сравнительно молодым монголом, одетым в серый стеганый дэли и подпоясанный пестрым терликом. Сняв остроконечную шапку, он низко, но с достоинством поклонился, потом протянул крепкую ладонь и назвал свое имя:
— Цэрэниш. Сада Мунко сказал, что вам, лама, можно верить.
Бабый смутился — и от протянутой руки и от непосредственности гостя: такая откровенность и дружелюбие должны оплачиваться теми же монетами, а к этому Бабый не привык. В дацане даже стен надо опасаться, а уж людей — тем более…
— Разве тайна Ганджура, Цэрэниш, представляет для вас и для меня какую-то опасность?
— Не для меня и не для вас, лама. Опасность грозит книгам. Их уже хотели украсть или отнять силой. Мне самому приходилось прятать Ганджур от жадных глаз лам Иволгинского дацана.
Бабый хмыкнул и увел глаза в сторону: монгол был прав.
Всего четыре комплекта Ганджура продала Лхаса бурятам. Тибетская казна не принимала русских золотых монет нового чекана с царственным орлом, и их пришлось переплавлять в слитки, равные по весу каждому тому. Так было изготовлено четыреста тридцать два слитка, на которые ушло сто сорок пудов золота, что сразу же сделало новые русские империалы редкостью.
В Лхасе на русского орла никто не посмотрел, хотя и не все монеты расплавились полностью: ламы страны богов остро нуждались в золоте, и торговля святыми символами не очень смущала их. И хотя дорога в Тибет по-прежнему оставалась закрытой для миличасов-чужеземцев, для купцов ее открыли по личному распоряжению одного из лам-правителей страны Ти-Ринпоче.[45]
Вот так и случилось, что если раньше в Тибет мог войти только паломник-накорпа, то теперь шли караваны, охраняемые солдатами. Разбой в пустынных землях Гоби, Амдо и Цайдама стал обыденным делом, вооруженные отряды голаков и тангутов плодились. Но Лхаса берегла свое золото: охранные войска были утроены, пограничные посты выдвинуты к караванным тропам, оседланы перевалы. Немытые люди в грязных вонючих шубах хватали и грабили всех, кого должны были охранять. Но золотые караваны не трогали — за них наказание было неотвратимым, скорым и ужасным. Потому и прошел невредимым бурятский золотой караван. Самым же поразительным во всей этой истории было то, что отряды разбойников и близко не подходили к золотому каравану, хотя пять до него и семь после него были разграблены начисто!
Так четыре комплекта Ганджура попали к бурятам. Но эта покупка опустошила кассы дацанов, и было решено два комплекта драгоценных книг перепродать калмыкам за еще большую цену.
— И их продали? — спросил Бабый. Цэрэниш пожал плечами:
— Я точно не знаю, но слышал от надежных людей, что двести шестнадцать книг не попали ни в Иволгинский, ни в Агинский дацаны. Других же крупных монастырей у бурятов нет.
— А пятый комплект, который здесь, в дугане?
— Пятый нам достался даром. Он незаконный.
— Подделка?
— Нет, он отпечатан с тех же досок и в то же время, что и первые четыре. Я был одним из трех ховраков, которые его печатали по ночам и прятали отдельными листами под досками пола. А потом так же, частями, переправляли домой… Здесь, в дугане, сада Мунко собрал все листы в тома и переплел их в доски и ткани. Переплеты разные, как и листы, но это настоящий Ганджур!
Вошла женщина, по-видимому жена Цэрэниша, принесла на деревянном блюде дымящийся бухилер, вопросительно посмотрела на старика. Но тот отрицательно покачал головой:
— Нет, Должид. Наш разговор не для женских ушей. С мясом покончили быстро. Даже сада Мунко не устоял перед ароматным куском, хотя зубов у него не было и мясо приходилось подолгу мять деснами.
— Кто же провел караваны с золотом и книгами?
— Кто-то из Агинского дацана. Мне называли имя, но я его не запомнил. Цэрэниш сокрушенно развел руками — Не тем у меня голова забита, лама! Я ведь вскоре после этой истории удрал из дацана и сменил имя…
— Может, Туманжаргал провел караваны? — спросил Бабый.
