Александр Дюма - Адская Бездна
Один лишь Юлиус не участвовал в этой вакханалии. Он тонул в океане шума, а мысли его были далеко — в тихом доме ландекского пастора. Странное дело! В этой буре хриплых криков он не слышал ничего, кроме нежного голоса девушки, объясняющей ребенку алфавит под сенью деревьев.
Хозяин гостиницы, приблизившись к Самуилу, что-то шепнул ему. Оказалось, прибыл принц Карл Август и испрашивает у короля студентов разрешения посетить теплую встречу лисов.
— Пусть войдет, — сказал Самуил.
При появлении принца студиозусы в знак приветствия приподняли фуражки, один лишь Самуил не прикоснулся к своей. Он протянул принцу руку и произнес:
— Добро пожаловать, кузен.
И указал ему на место рядом с собой и Юлиусом.
В эту минуту маленькая гитаристка, только что пропевшая песенку Кёрнера, стала обходить публику, собирая пожертвования. Она остановилась перед Карлом Августом. Он оглянулся, пытаясь найти кого-нибудь из своей свиты, чтобы девочке дали денег. Но никому из сопровождающих не позволили войти в залу вместе с ним.
Тогда принц повернулся к Самуилу:
— Не соблаговолите ли вы заплатить за меня, сир?
— Охотно.
И Самуил, достав кошелек, сказал цыганочке:
— Держи. Эти пять фридрихсдоров от меня, короля, а вот тебе еще крейцер от принца.
Здесь надобно заметить, что крейцер стоит немного больше одного лиара.
Неистовые рукоплескания потрясли залу. Сам молодой принц улыбался и аплодировал вместе со всеми.
Спустя несколько минут он удалился.
Почти тотчас Самуил жестом поманил к себе Юлиуса и шепнул ему:
— Пора.
Юлиус молча кивнул и вышел.
Между тем разгул достиг крайних пределов. Пыль и табачный дым в зале сгустились уже настолько, что воздух в нем стал непроглядным, как декабрьский туман. Теперь уже было совершенно невозможно разглядеть, кто входит туда и кто выходит.
Самуил поднялся и в свою очередь незаметно проскользнул к выходу.
VIII
САМУИЛ ПОЧТИ УДИВЛЕН
Была полночь — час, когда в немецких городах, даже университетских, все давно погружено в сон. В Гейдельберге уже часа два не бодрствовала ни одна живая душа, кроме участников теплой встречи лисов.
Самуил направился в сторону набережной. Он шел, выбирая самые пустынные улицы, и то и дело оглядывался, проверяя, нет ли слежки. Так он достиг берега Неккара и еще какое-то время шел вдоль реки. Потом вдруг свернул вправо и по склону горы стал подниматься к руинам Гейдельбергского дворца.
У подножия тропы, ступенями поднимавшейся по крутому откосу, Самуила вдруг остановили. Человек, внезапно выступивший из мрака, особенно густого под сенью купы деревьев, приблизился к нему и спросил:
— Куда вы идете?
— Поднимаюсь на вершину, дабы приблизиться к Господу, — отвечал Самуил условленной фразой.
— Проходите.
Самуил продолжил свое восхождение и вскоре добрался до верха лестницы.
Когда он направился ко дворцу, второй караульный, отделившись от стены там, где была потайная дверь, спросил:
— Что вы делаете здесь в столь поздний час?
— Я делаю… — начал было Самуил, но, вместо того чтобы проговорить до конца пароль, вдруг осекся. Ему вздумалось пошутить. Это была одна из тех странных причуд, что порой овладевали его умом.
— Вы спрашиваете, что я здесь делаю в такой час? — повторил он тоном жизнерадостного простака. — Да ничего, черт возьми! Прогуливаюсь.
Караульный вздрогнул и, словно в порыве гнева, с силой ударил в стену кованой тростью, которую он держал в руке.
— Мой вам совет: ступайте-ка своей дорогой, — сказал он Самуилу. — Ни это время, ни это место не годятся для прогулок.
Самуил пожал плечами:
— А вот я желаю полюбоваться развалинами в лунном свете. Кто вы такой, чтобы мне в этом помешать?
— Я один из караульных, стоящих на страже дворца. Нам приказано никого сюда не пропускать после десяти вечера.
— Приказы пишутся для филистеров, — усмехнулся Самуил. — А я студент!
И он сделал жест, словно собирался отстранить часового и войти.
— Ни шагу дальше или пеняйте на себя! — крикнул страж и быстро поднес руку к своей груди.
Самуилу показалось, что он вытащил из-за пазухи нож. И в то же мгновение человек пять-шесть, привлеченных сигналом тревоги — стуком кованой трости, — приблизились, бесшумно выскользнув из-за густого кустарника.
— О, прошу прощения! — смеясь, вскричал Самуил. — Вы, должно быть, и есть тот самый, кому надо ответить: «Я делаю дело тех, кто дремлет»?
Облегченно вздохнув, дозорный вновь спрятал нож на груди под жилетом. Его товарищи молча растворились в темноте.
— Вы вовремя взялись за ум, дружище, — заметил караульный. — Еще мгновение, и вам был бы конец.
— Ну, я бы еще посопротивлялся немного. Однако примите мои самые искренние комплименты. Я теперь убедился, что мы под надежной охраной.
— Э, пустое! А вы, приятель, все-таки не в меру дерзки — такими вещами не шутят.
— Мне доводилось шутить кое-чем и посерьезней.
Он вошел во двор. Полная луна озаряла старинный дворец Фридриха IV и Отона Генриха. Это было великолепное зрелище — в лунном свете проступали бесчисленные скульптуры: на фасаде одного крыла здания теснились античные божества и химеры, фасад другого украшали пфальцграфы и императоры.
Однако Самуил не был расположен любоваться ими. Он ограничился тем, что бросил мимоходом непристойное словечко Венере, послал презрительный жест Карлу Великому и двинулся прямо ко входу в полуразрушенный дворец.
Здесь его задержал третий часовой:
— Кто вы?
— Один из тех, кто карает карающих.
— Идите за мной, — сказал дозорный.
Самуил последовал за своим провожатым, продираясь сквозь колючие заросли и перебираясь через груды развалин, притом ему не раз приходилось ушибать колено, наткнувшись на каменную плиту, скрытую среди высокой травы.
Когда он прошел таким образом среди обломков громадного дворца и великой истории, попирая ногою куски потолков, некогда возвышавшихся над головами стольких королей, провожатый остановился, открыл низенькую дверцу и указал на ход, ведущий под землю.
— Спуститесь туда, — сказал дозорный, — и ждите, ничего не предпринимая. За вами придут.
Он вновь закрыл дверцу, и Самуил оказался в полном мраке, куда не проникал ни единый луч света. Он стал на ощупь спускаться по тропе, круто уходящей вниз. Но вот тропа кончилась. Самуил попал в помещение, похожее на глубокий подвал. Его глаза еще не успели привыкнуть к темноте, когда он почувствовал, как чья-то рука сжала его пальцы, и голос Юлиуса произнес у самого уха:
