Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров
Сердце подпрыгнуло. Я прямо-таки слышал, как оно колотится о ребра, так тихо было в комнате. От страха ко мне вернулось здравомыслие, и я метнулся назад, но налетел на угол двери, которая уже успела наполовину затвориться. И своим весом с грохотом захлопнул ее, оказавшись как бы в ловушке совсем не с той стороны, пытаясь нащупать древний засов, который, как обычно, заело — я его давненько не смазывал, хотя неоднократно собирался. Я стоял спиной к сидящему на постели и всем телом ожидал удара, который свалит меня на пол, радуясь, что мне хотя бы не придется смотреть в лицо смерти.
— А я тебя давно здесь дожидаюсь, — прозвучал голос позади меня.
Моя рука замерла, перестав судорожно дергать засов. И вокруг стало спокойно и тихо. Я глубоко вдохнул воздух, пропитанный запахом плесени от гниющего тростника, и только тут почувствовал саднящую боль в лице, оцарапанном о щербатый угол двери. Потом медленно повернулся, прислонившись спиной к стене.
— Если снова не начнешь дышать, у тебя глаза вылезут из орбит.
Я узнал голос. Это был не сэр Хьюг. Это был Билл.
И я снова задышал, с ужасным хрипом глотнув воздух. Еще один вдох, и я поперхнулся, закашлялся и упал на четвереньки. Билл тут же принялся колотить меня по спине. Потом меня вырвало, и в комнате завоняло еще гнуснее, если это вообще возможно. У меня перед глазами плясали искры и огоньки. В желудке возникло ощущение ледяной тяжести, и я нагнул голову, ожидая нового приступа рвоты. Но это была всего лишь рука святой Евфимии. Я добрался до матраса, рухнул на него и замер в полной неподвижности.
— Господи помилуй, Пэтч! Да ты ранен! — Билл опустился возле меня на колени, ощупывая сутану и быстро бормоча себе под нос: — Сплошная кровь! Я было подумал, что ты в реку свалился. Куда ты ранен, Пэтч? Да говори же!
Я сел и оттолкнул его.
— Это не моя кровь, Билл. Отвали. Какого черта ты тут делаешь?
— Хорошо. Только чья же тогда это кровь, мать твою?!
Тут мне страшно захотелось избавиться от окровавленной сутаны. Я вскочил и начал дергать веревку, служившую поясом. Веревка промокла, узел затянулся, и я сломал себе ноготь, прежде чем сумел его распутать. Я стащил с себя сутану, и золотая рука со звоном упала к моим ногам, словно я ею разродился. Билл охнул, и я увидел, как он побледнел и отодвинулся подальше от меня.
— Матерь Божья! — прошептал он.
Я тем временем вылез из сутаны, которая упала на пол, собравшись жесткими складками, словно какая-то часть меня все еще была в ней. Откинув крышку сундука, я вытащил грязную льняную рубашку, которую засунул туда пару недель назад, и начал соскребать с себя кровь и грязь. В глиняном кувшине, что стоял в углу, осталось немного воды, и я полил себе на голову, едва замечая, что она совершенно ледяная. Я все терся и терся, а Билл округлившимися глазами пялился на голого сумасшедшего, который совсем недавно был его лучшим другом по имени Петрок. Потом я снова сунулся и сундук, доставая оттуда вещи и забрасывая их себе на плечо, пока не нашел то, что нужно.
Я натянул короткие и мешковатые серые шерстяные штаны, льняную нижнюю рубашку и коричневую фланелевую котту. Маленький мешочек с монетами, который я прятал под тростниковой крышей, привязал к краю рубашки и засунул в штаны. На самом дне сундука лежала моя старая куртка из овчины, здорово поношенная и траченная молью, хранимая из чисто сентиментальных побуждений. Я из нее несколько вырос, но тем не менее натянул на себя; по крайней мере в ней будет тепло. Сандалии были на мне. Оставались чулки. Но где же их взять? Тогда я разорвал еще одну грязную рубаху на полоски и принялся обматывать свои икры.
Все это время Билл наблюдал за мной, и его умное лицо являло собой маску полного непонимания. Надо было все ему рассказать, так что, обматывая ноги полосками ткани, я попытался хоть что-то объяснить:
— Этот дворецкий опять меня нашел…
— Господи Иисусе! Он напал на тебя! — воскликнул Билл.
— Нет, не на меня. Мы пошли во дворец, а потом в собор. Он сказал, что епископ просил принести ему руку святой Евфимии для какой-то надобности, — тут я тронул ногой ковчежец, — и велел мне взять ее с алтаря. А потом явился дьякон Жан и застал меня за этим. — Из моей груди вырвалось рыдание. Я с усилием подавил его. — Дьякон Жан застукал меня, а сэр Хьюг его убил. Перерезал глотку, как барану. И сделал вид, что это моя работа. И заставил меня убежать.
— Погоди минутку, Пэтч, — осторожно сказал Билл. — Сэр Хьюг убил дьякона? Почему?
— Кровь Господня, Билл! Почему?! Да он же сумасшедший, вот почему! Он убил бедного дьякона и меня тоже погубил! И я теперь в бегах, хотя в этом, наверное, нет никакого смысла, как считаешь?
— И у тебя осталась эта рука, — спокойно добавил Билл, перебивая мои панические объяснения. — Ты сохранил у себя эту руку.
— Ну, сохранил. — Я сил на кровать. — Обнаружил, чти она все еще у меня, когда добрался до моста. Думал сначала утопить ее в воде, но это был бы грех. — Я печально усмехнулся. — У меня на душе и без того полно темных пятен, братец.
К моему удивлению, Билл встал, поднял реликвию с пола и окровавленной рубахой принялся оттирать грязь с золотых пальцев.
— Какая красивая! — тихо произнес он. — Так говоришь, епископ просил ее принести?
Я кивнул.
— А дьякон не позволил?
— Нет-нет! — Я содрогнулся. Приступ охватил меня совершенно неожиданно, аж зубы застучали. — Он уже согласился, что сэр Хьюг забирает ее. И настроен был вполне дружелюбно. Только спросил, зачем она понадобилась епископу. А потом… — Я опять увидел струю крови, и меня затошнило.
— Успокойся, Пэтч. А тебя он тоже пытался убить?
— Нет. — Это было правдой. Дворецкий никак и ничем мне не угрожал. — Я побежал, а он смеялся мне вслед, издевался, кричал, что я совершил «ужасный поступок». — Я подавил еще один приступ тошноты. — Я выскочил наружу и попытался поднять тревогу, позвать на помощь. Но он там появился и обвинил во всем меня. На нем-то не было ни капли крови, а меня ты сам видел. И все накинулись на меня, а я убежал.
Билл перестал полировать ковчежец. Поднес золотую руку ближе к свече, и та засверкала теплыми желтыми бликами; здесь она выглядела столь же роскошно и благородно, как на алтаре.
— Мне кажется, дворецкий вовсе не сумасшедший, — сказал Билл. — Он ведет какую-то свою игру, как и раньше. А что произошло во дворце?
— Ничего. У дворецкого было какое-то дело к епископу. И он меня ему представил.
— Тебя представили епископу, Пэтч? — недоверчиво перепросил Билл.
— Да. Он выглядит как настоящий канюк. И смех у него гнусный.
