Гарри Тертлдав - По воле Посейдона
Учитывая неудачи, которые преследовали Агамемнона после того, как он принес в жертву Ифигению, этот пример не показался Соклею убедительным. Но Алексидам не склонен был выступать в роли литературного критика.
— Грязные ублюдки! — прорычал он. — Вы уже дважды одержали надо мной верх! Но это еще не конец.
Менедем вопросительно посмотрел на Соклея.
Тот слегка удивился, что двоюродный брат интересуется его мнением.
Пожав плечами, он сказал:
— У нас лишь три варианта: либо мы его отпустим, либо убьем, либо останемся здесь и возбудим против Алексидама судебное дело.
— Только не это! — воскликнул Менедем. — Мы можем застрять тут навечно, а нам нельзя даром терять время.
Он слегка ослабил хватку, которой держал наемника. Соклей и Аристид последовали его примеру.
— Хорошо, Алексидам, — проговорил Менедем. — Считай, что тебе повезло.
Алексидам осторожно ощупал нос, зашипев от боли при первом же прикосновении, и выругался при виде крови на своих пальцах. Кровь текла и по его лицу, но ее наемник видеть не мог.
— Повезло? — переспросил он. — Благодаря тебе я останусь уродом на всю оставшуюся жизнь…
Вспомнив, что сила не на его стороне, наемник проглотил парочку эпитетов.
— Тебе повезло, — повторил Соклей. — Мы оставили тебе эту самую жизнь. — «Хотя я и сделал все, что мог, чтобы снести тебе голову с плеч, когда бросил камень», — мысленно добавил он. И продолжил вслух: — А ведь сам ты был готов отнять наши жизни — точно так же, как прежде пытался отнять у нас павлиньи яйца.
Алексидам ничего не ответил — он молча побрел прочь, на ходу роняя капли крови.
— Надеюсь, мы никогда его больше не увидим, — проговорил Менедем.
— Я думал, мы избавились от него, когда оставили на берегу, — сказал Соклей. — Тем более что мы не увидели Алексидама в Таренте.
— И я тоже так думал, — ответил его двоюродный брат. — Завтра мы уходим отсюда. А до тех пор можно держать под рукой нескольких наших людей, на случай если негодяй опять что-нибудь придумает. Мы и так уже провели две ночи подряд в море, и не будь сегодняшняя для наших моряков последним шансом получить вино и женщин до отплытия в Элладу, я бы немедленно оставил порт.
— От кого я это слышу? — вопросил Соклей. — От храбреца, который рискнул всем, отправившись в Сиракузы?
— Мы заработали в Сиракузах много денег, — пожал плечами Менедем. — А здесь я не вижу подобной возможности. А ты?
— Никто не смог бы как следует заработать в Каллиполе, включая местных жителей.
Соклей говорил убежденно, но тихо, чтобы кто-нибудь из этих жителей его не услышал и не подумал, что он ругает их город. Вообще-то Соклею очень хотелось обругать Каллиполь, но только так, чтобы местные об этом не узнали.
Мгновение спустя лицо Менедема вдруг озарила широкая, фальшивая улыбка.
— Радуйся, о почтеннейший, — сказал он человеку, который торговался с ним из-за хиосского вина перед тем, как неожиданно появился Алексидам. — Рад снова тебя видеть.
— Кажется, все уладилось? — спросил житель Каллиполя. Потом сам ответил на свой вопрос: — Да, я вижу, что уладилось. Вот и хорошо. Так на чем мы остановились?
— А вот на чем, — ответил Менедем.
«Мы остановились на этом самом месте, да так тут и оставались, — подумал Соклей. — А ты убежал, как трусливый кролик, которого по пятам преследует свора спартанских гончих Гиппариния».
Он шумно выдохнул через нос. Слишком часто деловые отношения с человеком означали, что ты уже не можешь сказать все, что о нем думаешь.
Менедем гладко продолжал:
— Почему бы тебе не попробовать снова вина, которое, должно быть, благословил сам Дионис? Истинное ариосское с Хиоса попадает в Каллиполь не каждый день и даже не каждый год.
Чаша, которую они одолжили раньше, разбилась во время схватки с Алексидамом. Им пришлось заплатить за нее и взять у горшечника вторую.
Когда местный попробовал сладкое золотое вино, его глаза стали большими и круглыми. Соклей улыбнулся про себя: он уже видел такую реакцию. Житель Каллиполя отчаянно старался скрыть свое восхищение.
— Вы назвали какую-то нелепую цену, прежде чем началась свалка, — сказал он.
— Шестьдесят драхм за амфору, — спокойно повторил Менедем.
— Да, — проговорил местный. — То есть нет. В смысле, я так и думал, что ты сказал именно это, но столько я не заплачу. Двадцать за амфору, и ни драхмой больше.
— Всего хорошего, господин. — Менедем вежливо склонил голову. — Рад был с тобой побеседовать.
— Ты сумасшедший? — спросил каллиполец. — Тебе пришлось открыть амфору, чтобы дать мне попробовать вино. Теперь оно долго не продержится… Вино в открытой амфоре никогда долго не хранится. Сколько ты получишь за уксус? Тебе лучше взять то, что я предлагаю, и поблагодарить за то, что ты получил так много.
Его самодовольная улыбка говорила, что он и раньше играл с торговцами в такие игры. И вероятно, с некоторыми ему это сходило с рук.
«Еще один маленький город и мелкий рвач», — подумал Соклей.
Вслух же он произнес:
— Как уже сказал мой двоюродный брат, всего хорошего, господин. И пошел ты к воронам. — С таким мошенником вовсе не обязательно соблюдать вежливость.
Глаза жителя Каллиполя снова широко распахнулись, на этот раз его удивление было иного рода.
— Но… Но… — запинаясь, проговорил он. — Вы должны продать мне эту штуку и…
Соклей не со всякими девушками в постели получал такое наслаждение, которое испытал сейчас, рассмеявшись местному в лицо.
— Мы ни хрена тебе не должны, о несравненнейший. Уже не в первый раз он позаимствовал сардоническое обращение Сократа к людям.
— Мы только что прорвались сквозь карфагенскую блокаду, чтобы доставить зерно в Сиракузы. У нас больше серебра, чем мы сможем потратить, вот так-то, приятель. Если тебе не нужно ариосское — или если ты не хочешь заплатить за него назначенную цену, — мы отдадим амфору нашим морякам, пусть ребята выпьют в свое удовольствие.
— Еще ни разу в жизни ни один торговец вот так со мной не разговаривал, — пожаловался каллиполец.
Соклей в этом не сомневался, но только пожал плечами. Менедем последовал его примеру.
Каллиполец некоторое время беззвучно брызгал слюной, потом вновь обрел дар речи.
— Что ж, очень хорошо. Если ты так хочешь быть неразумным, думаю, я смогу дать тридцать драхм.
Происходи все до появления Алексидама, это послужило бы началом торга.
Но теперь Соклей покачал головой и сказал единственное слово:
— Нет.
— Тогда тридцать пять. — Местный побагровел.
