Александр Дюма - Виконт де Бражелон или десять лет спустя
— Пришлось, к сожалению, — заявил мушкетер с поклоном, точно принимая поздравления.
— Словом, это вы были причиной того, что осужденные повешены?
— Да, вместо того чтобы быть заживо сожженными. И я горжусь этим, сударь. Я избавил этих несчастных от ужаснейших мучений. Понимаете ли, господин Гурвиль, их хотели сжечь заживо! Ведь это превосходит всякое воображение.
— Не стану вас больше задерживать, господин д'Артаньян, — сказал Гурвиль, желая избавить министра от встречи с человеком, нанесшим ему такой тяжелый удар.
— Нет, нет, — вмешался Фуке, стоявший все время за дверью и слышавший весь разговор. — Напротив, прошу вас войти, господин д'Артаньян.
— Простите, господин министр, — заговорил д'Артаньян, — но мне время дорого. Я должен еще побывать у господина Кольбера, чтобы переговорить с ним и получить следуемые мне деньги.
— Вы можете получить их здесь, сударь, — сказал Фуке.
Д'Артаньян с удивлением взглянул на министра.
— Вам дали здесь необдуманный ответ, я слыхал его, — продолжал Фуке.
— А между тем человек ваших достоинств должен быть известен всем.
Д'Артаньян поклонился.
— У вас есть ордер? — спросил Фуке.
— Да, господин министр.
— Я сам выдам вам деньги. Пройдите со мною.
Сделав Гурвилю и аббату знак остаться в комнате, он увел д'Артаньяна в свой кабинет.
— Сколько вам следует получить, сударь? — спросил он.
— Что-то вроде пяти тысяч ливров, монсеньер.
— Это, вероятно, оставшееся за казною жалованье?
— Нет, это жалованье за четверть года вперед.
— Вы получаете за четверть года пять тысяч ливров? — спросил министр, внимательно всматриваясь в мушкетера. — Значит, король назначил вам двадцать тысяч ливров в год?
— Да, монсеньер, я получаю в год двадцать тысяч ливров. Вы находите, что это слишком много?
— Я? — с горькой улыбкой возразил Фуке. — Если б я умел распознавать людей, если б во мне было побольше осторожности и рассудительности вместо легкомыслия я ветрености, — словом, если бы я, подобно иным людям, умел устраивать свою жизнь, вы получали бы не двадцать, а сто тысяч ливров в год и служили бы не королю, а мне.
Д'Артаньян слегка покраснел. В похвалах, в самом тоне льстеца всегда заключается тонкий яд, действующий даже на самых сильных духом людей.
Министр выдвинул ящик стола, достал четыре свертка монет и положил их перед мушкетером.
Гасконец развернул один из них.
— Здесь золото, — сказал он.
— Да, оно меньше обременит вас, сударь.
— Но ведь в этих свертках двадцать тысяч ливров, монсеньер, а мне нужно только пять.
— Я хочу избавить вас от труда являться в главное казначейство четыре раза в год.
— Монсеньер, вы подавляете меня своей любезностью.
— Я только исполняю свой долг, шевалье. Надеюсь, вы не сохраните дурного чувства ко мне под влиянием необдуманных слов моего брата. Это человек с очень вспыльчивым, своенравным характером.
— Монсеньер, — возразил д'Артаньян, — поверьте, меня огорчают только ваши извинения.
— Так я не буду больше извиняться, попрошу вас только оказать мне любезность.
— Любезность? О, монсеньер!
Фуке снял с пальца брильянтовый перстень, стоимостью, по крайней мере, в тысячу пистолей.
— Сударь, — обратился он к д'Артаньяну, — этот брильянт был подарен мне другом детства, человеком, которому вы оказали огромную услугу.
Голос его заметно дрогнул.
— Услугу? — с удивлением произнес д'Артаньян. — Я оказал услугу одному из ваших друзей?
— Да, и вы не могли еще позабыть о ней, так как сделали это не далее как сегодня.
— Как же звали вашего друга?
— Д'Эмери.
— Но ведь это один из казненных!
— Да, одна из жертв… Итак, господин д'Артаньян, в память услуги, оказанной вами Д'Эмери, прошу принять от меня этот перстень. Сделайте это из чувства расположения ко мне.
— Но, монсеньер…
— Примите, примите его, прошу вас. Сегодня у меня день глубокой печали… Позже, быть может, вы все узнаете. Сегодня я потерял друга и стараюсь найти нового.
— Но, господин Фуке…
— Прощайте, господин д'Артаньян, или, лучше сказать, до свиданья! воскликнул Фуке, чувствуя, что его сердце разрывается от скорби.
С этими словами министр вышел из кабинета, оставив д'Артаньяна с двадцатью тысячами ливров и с перстнем в руке.
— Гм! — в мрачном раздумье произнес мушкетер. — Ничего не могу понять… Одно могу сказать: это благородный человек… Пойду-ка теперь к Кольберу… Может быть, он объяснит мне что-нибудь.
И он направился к выходу.
Глава 16
КАКУЮ СУЩЕСТВЕННУЮ РАЗНИЦУ НАШЕЛ Д'АРТАНЬЯН МЕЖДУ МОНСЕНЬЕРОМ СУПЕРИНТЕНДАНТОМ И Г-НОМ ИНТЕНДАНТОМ
Кольбер жил на улице Нев-де-Пти-Шан, в доме, принадлежавшем Ботрю.
Крепкие ноги д'Артаньяна донесли его туда в какие-нибудь четверть часа.
Когда д'Артаньян пришел к новому фавориту, весь двор его дома был полон стрелков и полицейских, собравшихся, чтобы принести ему свои поздравления или извинения, смотря по тому, будет ли он их хвалить или бранить.
Льстивость у подобных людей — такой же инстинкт, как чутье у животных. Они отлично понимали, что доставят удовольствие Кольберу, рассказав, какую роль играло его имя в недавних уличных беспорядках.
Д'Артаньян попал как раз в тот момент, когда начальник конвоя докладывал Кольберу. Не замеченный последним, мушкетер стал позади стрелков, у самых дверей.
Несмотря на нежелание Кольбера, мрачно хмурившего свои густые брови, офицер отвел его в сторону, говоря:
— Если вы задумали, сударь, чтобы народ сам совершил суд над изменниками, вам следовало предупредить нас. При всем нашем стремлении угодить вам и не действовать наперекор вашим планам, мы должны были исполнить отданный приказ.
— Трижды дурак! — вскричал Кольбер в бешенстве, встряхивая своими густыми, как грива, черными волосами. — Что за вздор вы мелете! По-вашему, я хотел устроить бунт? Да вы пьяны или с ума сошли?
— Но, сударь, ведь они кричали: «Да здравствует Кольбер! — возразил начальник конвоя в сильном смущении.
— Какая-нибудь горсточка бунтарей…
— Нет, сударь, вся площадь.
— Неужели народ в самом деле кричал: «Да здравствует Кольбер!»? спросил интендант, просветлев. — Уверены ли вы в том, что говорите?
— Крики были такие, что глухой услышал бы.
— И это действительно кричал народ, самый настоящий народ?
— Конечно, сударь, этот-то настоящий народ и поколотил нас.
