Михаил Щукин - Лихие гости
Иван Степанович огляделся вокруг, ничего неожиданного не обнаружил и недоуменно пожал плечами, искренне не понимая восторгов Нины Дмитриевны: чего, спрашивается, голосить, по какой причине? Спросил о том, что его действительно волновало:
— Когда тронемся, Нина Дмитриевна? И куда пойдем — вниз, вверх?
— Вниз пойдем, Иван Степанович, в Белоярск пойдем, миленький. Вот еще нужных людей дождемся и сразу тронемся.
Окороков с казаками и с уцелевшими людьми Цезаря, которые понуро брели, словно каторжане на этапе, появился лишь через три дня. Хмурый, злой и неразговорчивый.
24
Была причина у Окорокова злиться и молча ругаться черными словами — Цезаря отыскать не удалось. Исчез он, будто в воздухе растворился или в каменную стену ушел, как в сказке, не оставив даже следов. Но Окороков в сказки не верил и понимал прекрасно, что самую крупную добычу он из своих рук выпустил, и теперь лишь хватал пустоту, заведомо зная, что занятие это напрасное — разве только для очистки совести. Поэтому поиски в округе прекратил, вывел всех людей из долины и рано утром, едва лишь рассвело, тронулся в путь.
Данила сидел у потухшего костра, смотрел в спины уходящим и тоскливо завидовал. Сам он уйти отсюда не имел права. Вчера, отозвав его в сторону, Окороков сердито приказал:
— Ты, парень, здесь останешься. Иди ищи своего старовера, который главный, и передай ему… Слово в слово передай, ничего не забудь. Я своему обещанию хозяин, как обещался, так и сделаю — не буду их тревожить, сколько возможно. Да одна закавыка имеется — море народу в проходе и в долине побывало, как в кабаке, и слухи про староверов все равно поползут, а я человек подневольный, прикажет начальство — никуда не денусь. Вот и передай ему: желает спокойно жить, пусть проход закрывает — намертво. Так закрывает, чтобы даже мышь не пролезла.
— Да как его закроешь? — невольно удивился Данила. — не калитка, чтоб захлопнуть…
— Это уж пусть у старовера твоего голова болит. Если проход оставит, рано или поздно все равно кто-нибудь придет. Понял меня?
Данила кивнул. А что ему оставалось делать?
Он бы, может, еще и посопротивлялся, попытался бы придумать причину, чтобы отказаться, но вспомнились суровые слова Мирона, которые тот говорил совсем недавно, вспомнились собственные заверения, что староверов никто и пальцем не тронет, если они помогут изловить Цезаря, а еще вспомнилось, кто ему спас жизнь, — все разом вспомнилось, и Данила подчинился.
Долго добираться до Мирона не пришлось. Едва лишь Данила вышел из прохода и остановился у рва, где уже не было ни веревок, ни лестницы, как сразу увидел людей, которые ходили между строений. Его тоже заметили, и скоро он стоял перед Мироном. Тот долго вглядывался в него, словно не узнавал, и в глазах светился подозрительный холодок. Наконец разомкнул плотно сжатые губы:
— Зачем остался?
Данила передал ему слова Окорокова. Говорил и тревожился: поверит ли Мирон, не посчитает ли, что исправник просто-напросто решил посмеяться над староверами, предложив им закрыть проход?
Но Мирон выслушал не перебивая, помолчал и, повернувшись спиной к Даниле, позвал:
— Ступай за мной.
Они вошли в одно из строений, где все было перевернуто вверх тормашками, рядком сели на лавку и снова долгое молчание пролегло между ними. В выбитое окно широкой полосой ломился солнечный свет, и в нем металась, отчаянно трепеща крыльями, зеленая бабочка. Мирон поднялся с лавки, открыл дверь и ласково принялся уговаривать:
— Лети, глупая, чего мечешься, лети на волю, хоть в дверь лети, хоть в окно — все открыто.
Но бабочка продолжала метаться в солнечном луче, словно никак не могла насмелиться и вырваться за его границы.
— Вот так и люди, Данила, которые у вас в миру живут. Мечутся и знать не знают, что вера истинная и воля вольная всегда рядом. Отринься от греха, вышагни на чистую дорогу, и приведет она тебя прямиком в Царство Небесное. А ради Царства Небесного пострадать — все равно, что живой воды испить, которая нужную силу даст. Я к тому говорю, что ради веры и воли мы все перетерпим. Силы хватит. Закроем проход и от мира отринемся. Старец Ефрем и старец Евлампий помогут нам. Хочу, чтобы знал ты, а при случае и ответил: нам предела нет, и один у нас судья — Господь. А власть антихристова и слуги ее — пустое для нас место. Сами решили проход закрыть, а не потому, что исправник приказал. Больше, Данила, мы не увидимся. Прощай.
Мирон поднялся и первым вышагнул в настежь распахнутые двери. Высоко поднял голову и долго смотрел на Кедровый кряж, вершина которого скрывалась, истаивая, в небесной синеве. Данила тоже взглянул и обомлел: на немыслимой высоте, снизу похожие на муравьев, на склоне кряжа передвигались люди. Что они там делали? Данила хотел спросить об этом Мирона, но не насмелился и только уже оказавшись в проходе, по которому шел, освещая путь факелом, понял, что задумали староверы.
Догадка его была верной.
Ночь не спал и горячо молился Мирон, чтобы наставил его Господь на путь истинный и подсказал — что делать, если царские слуги изловят Цезаря и варнаков, снова нарушивших тихую и благочестивую жизнь в долине. Изловят, и тогда вместо одной беды сразу же явится иная — все равно, рано или поздно, придут казенные люди и станут требовать отречения от истинной веры, вломятся, табашники, в деревню, будут переписывать чистые имена в поганые свои книги, и станет он, Мирон, уже не заботливым пастухом своего послушного стада, который лишь перед одним Богом ответ держит, а робким и всегда виноватым холопом перед неведомым начальником. Нет, не желал такого расклада Мирон, сердце его противилось всей твердостью и силой, и знал он заранее, что не подчинится, но в то же время и выход искал — как оборониться?
Сморился под утро, устав от жаркой молитвы. Прикорнул прямо на полу, сунув ладонь под голову, и увидел явственно, как открылась неспешно тяжелая дверь его избы, как вошел, осторожно перешагнув через порог, неведомый ему старец, а следом за ним, опираясь на тонкую палочку, появился Евлампий. Вошли и стояли, не шелохнувшись, уста свои не разомкнули, но слышал их голоса Мирон и внимал им, стараясь не пропустить и не забыть ни одного слова. Два голоса звучали, а слова были одинаковые:
— Никого не пущай в долину, на лукавые козни не поддавайся. Запрись крепко, и злой умысел не доползет до тебя. Закрой проход. Встанешь перед ним, очи поднимешь к небу, и виден будет тебе козырек каменный, а над ним осыпь каменна, а над нею валуны пребольшие. Увидишь когда, сам поймешь, что тебе совершить потребуется. Вышняя воля да сохранит тебя, раб Божий.
