Клич войны - Уилбур Смит
По радио эскадрильи пронесся торжествующий крик, когда кто-то налетел на Харрикейн, а затем, как будто какой-то небесный судья дал полный свисток, воздушный бой закончился. У них было только определенное количество времени и топлива, которое они могли позволить себе потратить, чтобы вернуться во Францию целыми и невредимыми. Раздался жалобный крик: "Теперь этот ублюдок сможет уйти. Я бы прикончил его, если бы у меня было еще несколько секунд.’
‘И его друг мог прикончить тебя.- Это говорил Рольф. - Ребята-подрывники прорвались, вот что важно. А теперь давайте благополучно доставим их домой.’
***
Гейдрих был прав. В последние месяцы 1940 года Конрад был так занят, что у него не было времени строить планы гибели брата. В середине ноября он был в Варшаве, выступая в роли глаз и ушей своего хозяина, когда были сделаны последние штрихи к гетто, где были заключены в тюрьму четыреста тысяч евреев города.
- Как видите, стены почти закончены, - с гордостью сказал Людвиг Фишер, губернатор Варшавы, когда они с Конрадом ехали по улице Окапова, которая образовывала одну сторону гетто. - Ни один из этих грязных жидов никогда не выберется отсюда. Не раньше, чем мы решим их убрать.’
‘Ну, они не могут оставаться здесь вечно, это уж точно, - согласился Конрад, когда машина свернула налево, на Иерусалим Авеню. ‘Но, по крайней мере, вы тратите на них лишь небольшую часть города. Я насчитал всего двадцать городских кварталов от одного конца стены до другого.’
‘Совершенно верно. Я с гордостью могу сказать, что нам удалось разместить одну треть населения города на одной сороковой его общей площади.’
‘Очень внушительно. Как тебе это удалось?’
‘Это просто вопрос эффективного использования пространства, - объяснил Фишер. ‘В гетто примерно двадцать семь тысяч квартир, так что получается пятнадцать евреев на квартиру, а получается шесть-семь на каждую комнату в каждой квартире. Так что да, они все должны лежать очень близко друг к другу ночью, но они не будут возражать против этого, уверяю вас.’
- Почему нет?’
- Потому что мы не собираемся тратить топливо на отопление евреев зимой. Так что если они будут лежать все вместе, как сардины в банке, то будут согревать друг друга, даже если у них нет угля для костра!’
Конрад от души расхохотался над этим великолепным остроумием. ‘Я обязательно передам ваши слова обергруппенфюреру Гейдриху, он будет очень удивлен. Но, если говорить серьезно, я полагаю, что их число в любом случае уменьшится из-за естественного истощения.’
‘Конечно. Сочетание принудительного труда, минимального пайка и холода быстро вытеснит более слабых представителей населения. Но я слышал, что вы уже работаете над другими способами сделать это.’
- А, к вам приезжал фургон кайзеровской кофейной компании?’
Лицо Фишера просияло, как у ребенка, которому обещают поход в цирк. ‘Нет, но мне очень хочется посмотреть.’
- А следовало бы. Он управляется командой во главе с парнем по имени Ланге. Фургон герметичен и оснащен баллоном с угарным газом, который, как вы, возможно, знаете, не имеет запаха, но смертельно ядовит. Мы тестировали его на слабоумных, заключенных психиатрических лечебниц и так далее в рамках программы эвтаназии. Очень важно избавить население от этих неполноценных индивидуумов, которые используют ресурсы, которые можно было бы лучше использовать в других местах.’
- "Бесполезные едоки", как говорится.’
‘Именно.’
Вопрос о "бесполезных едоках" стал еще большей частью жизни Конрада в новом году, когда Гейдрих был назначен ответственным за планирование СС оккупации России. Вторжение планировалось на весну, и эсэсовцы должны были сыграть жизненно важную роль, следуя по стопам армии и решая необходимую задачу очищения всего населения от евреев и большевиков, а это требовало огромной организационной работы.
“Нельзя просто прийти в Россию и сказать:” Давайте убьем всех коммунистов и израильтян", - говорил Гейдрих. - Это требует планирования. Где мы найдем этих людей? Как мы их убьем? Что мы будем делать с телами? Как мы убедим наших мужчин убивать беззащитных женщин и детей? Это жизненно важная работа. Этому должно быть уделено огромное количество мысли.
Конрад с радостью согласился. Это была захватывающая, захватывающая работа. Быть в начале создания империи было привилегией, дарованной немногим людям. Так что Конрад был в хорошем настроении, принимая свой обычный утренний душ вскоре после пробуждения в пять тридцать, как он всегда делал в эти дни. Намыливая тело, он пел французскую песню, которая, казалось, была повсюду в Берлине той весной. Она называлась "J'Attendrai", или "Я буду ждать", и ее темой было обещание, которое каждая женщина давала своему мужчине, когда он уходил на войну, что она будет ждать день и ночь, ждать вечно, пока он не вернется.
"Тогда тебе конец, если он не вернется",- подумал Конрад и рассмеялся, представив себе, как стареет женщина, а ее муж гниет на каком-нибудь далеком поле битвы. А потом он засмеялся еще громче, потому что ему пришла в голову еще одна блестящая идея. И была абсолютной красавицей.
В Цюрихе Исидор, как обычно, вошел в Кондиторей-Каган, но вместо того, чтобы Яви-Каган поприветствовал его обычным образом, хозяин нервно поманил его к себе. Он перегнулся через стойку и что-то прошептал Исидору. ‘За вашим столом сидит мужчина. Я сказал ему, что это было зарезервировано, но он настоял. - Я пришел повидать господина Соломонса, - сказал он.” Он сейчас там, немец. Я думаю, что он из гестапо или СС. Я чувствую запах этих ублюдков.’
Если Каган сказал, что этот человек из СС, то, скорее всего, он был прав. ‘Теперь ты можешь повернуться и уйти, если хочешь, - добавил он.
Исидор покачал головой. - Нет, я уже достаточно побегал. Меня больше не заставят бежать.’
Не успел он сделать и пяти шагов, как Исидор уже знал, кто его ждет. - Доброе утро, граф фон Меербах, - сказал он, усаживаясь в свое обычное кресло напротив Конрада.
‘Доброе утро, Соломонс, - сказал Конрад. ‘Ты выглядишь очень хорошо. Ты немного прибавил в весе с тех пор, как мы виделись в последний раз. Приятно знать, что ты хорошо питаешься. И это подходит тебе, дает определенное содержание. Кому нужен адвокат, который не может позволить себе приличную еду, а? Мои комплименты твоему портному. Он отлично шьет костюм. Должно быть, это обошлось тебе в кругленькую сумму, а? Ты
